— Принцесса, — протягивает знакомый голос и рядом со мной садится Конрад Бофорт. Парень загораживает спиной Эриха, и я нехотя перевожу на него взгляд.
— Ты один? Где Мэлот? — осматриваюсь. — Неужели сиамских близнецов разделили?
— Я надолго здесь не задержусь.
— И что ты хочешь?
— Ты знаешь. У нас был уговор.
В аудитории становится слишком тихо. Я ясно чувствую, что каждое сказанное мной слово — достояние студентов. Устало подпираю рукой подбородок.
— Допустим, я помню.
— Ты сегодня свободна?
— Для тебя она всегда свободна, Бофорт, — язвит Лиз и улыбается. — Ты такой крутой.
— Хорошо, что вы это понимаете.
— Зачем нам куда-то идти? — сопротивляюсь я. — Мы можем поговорить и здесь.
— У нас был уговор, принцесса. Не шути со мной. — Парень приближается ко мне, и в его глазах я вижу промелькнувший огонь. Ему явно не по вкусу, что я опять недовольна.
— Хорошо.
— Сегодня?
— Да.
— Я зайду за тобой.
— Буду ждать с нетерпением. — Выдавливаю из себя самую приторную и фальшивую улыбку, а затем выдыхаю так громко, что эхо разносится по классу. Конрад уходит, а мне до сих пор мерещится запах его сигарет. Ох, на что я согласилась?
В аудитории тихо. Я поднимаю голову и вдруг вновь встречаюсь взглядом с Эрихом. На этот раз парень взгляда не отводит. Смотрит на меня как-то странно, играя желваками. А я расправляю плечи. Чем он недоволен? Отворачиваюсь. Поправляю юбку, переставляю сумку в другую сторону, складываю на коленях ладони и опять искоса гляжу на парня. Он общается с Рушь, но то и дело бросает на меня короткие взгляды.
— Лишь во тьме мы можем увидеть звезды, — восклицает профессор Клевер, стихийно ворвавшись в кабинет. В его руках стопки листов, и он кидает их на стол так грубо, что не остается сомнений: учитель чем-то недоволен. Водрузив на нос очки, он поворачивается к классу и смыкает на животе полноватые пальцы. — Когда мы говорим о звездах, мы всегда имеем в виду что-то недосягаемое. Но так ли это? Когда-то люди глядели в небо и видели там блестящие точки. Они понятия не имели, что за круги освещают небосвод. Позже они сошлись на том, что звезда — это излучающий свет огромный газовый шар, удерживаемый силами собственной гравитации и внутренним давлением, в недрах которого происходят реакции термоядерного синтеза. Человечество развивалось, определение становилось все сложнее и сложнее. Его дополняли новыми словами, формула заполнялась закорючками, а великие умы мира сего продолжали накручивать и накручивать то, что уже давным-давно всем нам известно, игнорируя то, что открыть еще никому не удалось. Ох, годы изучений. Десятки лет исследовательской работы! Но спроси я вас, что, же такое звезда — вы мне не ответите. И дело не в том, что вы — глупые, или я задал неправильный вопрос. А в том, что люди не над тем пыхтели. Они давали новые имена, открывали новые планеты, звезды и созвездия. Но они так и не поняли главного: зачем этот мерцающий шар светит.
Не завидую тем, кто сидит на первых партах. Профессор говорил так эмоционально, что, наверняка, есть последствия. Клевер плюется, когда увлекается.
— Профессор?
— Да, мисс…?
— Дамекес. — Рушь придвигается к краю парты. — Всегда хотела узнать, почему ночью небо черное?
Класс взрывается шепотом, хихиканьем, а Рушь припускает плечи, будто стесняется. Не думала, что Дамекес бывает неуверенной в себе. Наверное, ей не понравилось, что она выставила напоказ свою любознательность, ведь сейчас не круто быть умным. Куда круче хорошо одеваться и сидеть на диете.
— А почему трава зеленая, дикарка? — смеется какой-то парень за моей спиной. — Ты, может, и не знаешь, но солнце — желтое. Ага! А небо — голубое.
— Прекратите, мистер Кавилл. — Профессор Клевер делает шаг вперед, и как в фильме ужасов, первые ряды отклоняются назад. — Вопрос мисс Дамекес не просто правильный, в нем больше логики и ума, чем в вашей голове.
Робин стыдливо озирается по сторонам в поисках поддержки, а Рушь самодовольно улыбается. Я почему-то усмехаюсь.
— Это так называемый фотометрический парадокс Ольберса, — шепчет Клевер, устало потирая глаза. Он откашливается и поднимает озадаченный взгляд, скрытый под оправой квадратных очков. — О, если Вселенная и бесконечна, то в небе, рано или поздно, окажется звезда. То есть, всё небо должно быть сплошным образом заполнено яркими светящимися точками звезд. Что обозначает, что в ночи небо обязано ярко светиться. А мы почему-то наблюдаем сплошное черное небо лишь с отдельными звездами. Именно это и интересует вас, мисс Дамекес. Я прав?
— Да, профессор.
— Так вот, ответ есть. Общество пришло к нему лишь в конце двадцатого века. Дело в том, что мы узнали — Вселенная не бесконечна. Значит, не бесконечно и количество звезд. Следовательно, мисс Дамекес, звезды, как и люди, имеют отведенное им время на жизнь.
— Звезды умирают?
— Да.
— Но получается, что когда-то наступит момент, когда небо и вовсе окажется черным и беззвездным, — почему-то говорю я, недоуменно нахмурив лоб. — Разве это возможно?
— Нет, мисс де Веро. Невозможно.
— Но вы сказали…
— Я сказал, что звезды умирают. Но не сказал, что они не рождаются. Звезды, как мы, как люди. Они не заполняют все небо, как и мы — не заполняем всю землю. Меж ними, как и меж нами, огромные расстояния, месяцы и годы. Взорвались сотни звезд, а на их место пришло всего несколько — не менее ярких. А иногда упала самая блестящая — и появились тысячи мелких и тусклых. Понимаете?
— Выходит, звезд — не бесконечно много?
— Ничто не вечно, мистер Ривера. Все кончается.
— Жизнь не кончается, — говорю я.
— Как же? Я говорил, что звезды умирают.
— Да, но кто-то умирает, а кто-то продолжает жить.
Профессор вскидывает густые брови и, наконец, выдавливает улыбку. Он глядит на меня смышлено, а затем потирает пухлыми пальцами нос.
— Что ж, мисс де Веро, возможно, вы и правы. Но, пожалуй, этот вопрос вы обсудите на философии, а не на астрономии.
Смущенно киваю, и Клевер начинает объяснять новую тему. Мне вдруг кажется, что Эрих опять на меня смотрит. Я оборачиваюсь и сталкиваюсь с его темно-синим взглядом. Не знаю, что на меня находит, но я краснею и нервно отворачиваюсь, завесив лицо рядом золотистых волос. Сглатываю. Прикидываюсь, будто слушаю профессора, а сама горячо и медленно дышу, постукивая пальцами по парте. Вряд ли он еще смотрит. Уверена, что не смотрит. Невольно поворачиваю голову и опять встречаюсь с Эрихом глазами. Парень в ту же секунду улыбается, а я поджимаю губы. О, черт. Пусть даже не думает, что он меня волнует; что меня волнует его мнение или намеки. Какая к черту разница?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});