Обычно, говорила она, он ко мне заявлялся пьяненьким, страшно бледным, но тихоньким. Частенько просил кардиомин. Когда ему совсем становилось худо, брел по стенке до диванчика и засыпал… И однажды Лина не выдержала: «Еще раз придешь в таком виде, отправлю в больницу!» Так и случилось. Знакомый психиатр увез пьяного в дым поэта в «Склиф». Потом при встрече Высоцкий не сдерживал злости: «А-а, это ты меня упрятала туда!»
И вскоре их отношения прекратились. В 1976-м молодая, 38-летняя вдова вышла замуж за актера Олега Стриженова, который утверждал, что к прошлому он Лионеллу не ревнует. Но со спектакля «Гамлет» на Таганке демонстративно ушел. «Он вышел из зала, когда Володя стал читать «Быть или не быть», но не из ревности, – объясняла «леди Ли», – а потому что не смог вынести несоответствия Высоцкого сценическому образу. Позднее, столкнувшись с Владимиром Семеновичем в ВТО, Олег сказал: «Володя, извини, но какой ты Гамлет? Гамлета должен был бы играть я!»
Многие считали, что Марина Влади в любой ситуации вела себя прекрасно, мудро, тактично, дипломатично. «Я помню дачу, – рассказывал режиссер Геннадий Полока, – когда сидит Марина, через два места – Иваненко, еще через три места – Абрамова… Или сдачу «Интервенции»… Рыдала Абрамова, рыдала и обнимала Володю, хотя они уже расстались. Очень взволнована была Марина, но скромно, только пожала ему руку…»
«Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, если терем с дворцом кто-то занял…» —
предлагал своей возлюбленной поэт.
Первым таким «раем» для них оказалась комнатка в квартире Всеволода Абдулова в центре Москвы, в знаменитом доме на улице Горького, стены которого с успехом могли бы заменить могучие мемориальные доски. «Мы, – вспоминает Марина, – тут в первый раз вместе жили, как говорится. И Севочка одолжил нам свою комнату».
Она целомудренно описывала тот знаменательный день и свои чувства к Владимиру: «Мы обедали у одного из его друзей. И я говорю ему: «Я остаюсь с тобой». От радости он безумствует. Я тоже. И так тихая любовь становится страстью. Я действительно встретила мужчину моей жизни… Мне всегда думалось, что в мужчине я искала своего отца. И вот в Володе есть что-то от бесконечной преданности, одаренности, от личности исключительно общей с моим отцом».
…В очередной раз собираясь в Москву, Марина ломала голову над тем, где же на этот раз можно будет без помех встретиться с Володей. Гостиницы отпадали – дежурные коридорные бдительно следили за стрелками часов, и, едва те касались цифры «11», тетки начинали ломиться в двери номеров недисциплинированных постояльцев. В квартирке Высоцких в Черемушках неотлучно маячила мама, Нина Максимовна. В гостях у всех Володиных друзей они уже успели побывать… В общем, смех и грех. Дурацкими этими проблемами Марина поделилась с Катей Барсак, дочерью знаменитого парижского режиссера с российскими корнями.
Катя рассмеялась:
– Сочувствую. Cитуация чисто анекдотическая: есть с кем, есть чем, но – негде… Я тебя выручу. У моего московского жениха Гуджи, о котором я тебе рассказывала, в самом центре есть замечательная мастерская, очень уютная. Правда, в полуподвале, но это ерунда… Ты когда в Москву собираешься?.. Прекрасно, я в эти дни тоже там буду и вас познакомлю… Все будет хорошо!
Художник Гуджи Амашукели в то время числился дизайнером комбината прикладного искусства при Худфонде. Ему полагалась мастерская, где он должен был разрабатывать всякие никчемушные модели детских игрушек, поделок и прочей безделицы.
«Однажды я работал в своей мастерской в Тихвинском переулке, – вспоминал Гуджи, – и заметил, как мимо окна туда-сюда проходят красивые ноги. Это меня заинтриговало, я вышел на улицу. Оказалось, Марина Влади, прохаживаясь, ждала Высоцкого. Тут как раз подошел Володя, и мы познакомились». Так мастерская Амашукели превратилась для Высоцкого и Влади в «явочную квартиру».
Вот и недостающая деталь! И в песне «О любви в эпоху Возрождения» появились строки:
Дело теперь за немногим —Нужно натуры живой, —Глядь – симпатичные ногиС гордой идут головой…
Романы Владимира и Марины, Кати и Гуджи шли параллельными курсами. В 1974-м художнику позволили перебраться к законной жене в Париж, и мастерская в Тифвинском обрела нового хозяина. Правда, к тому времени Высоцкому уже удалось, пусть временно, но решить извечный «квартирный вопрос». А «мастера Гуджи» (грузинская фамилия была труднопроизносима) знатоки сегодня сравнивают с Фаберже, его работы украшают музеи, галереи и частные коллекции во всем мире.
…Испив сполна все прелести совместного проживания с Ниной Максимовной, будущие молодожены вплотную занялись поисками хоть какого-то, но отдельного, укромного пристанища. Сначала сняли квартиру у некогда популярной эстрадной певицы Капитолины Лазаренко в Каретном Ряду, потом у старого мосфильмовского сценариста в районе станции метро «Аэропорт». Но вот, наконец, им повезло – на целых два года (!) удалось снять более-менее приличную квартиру в Матвеевском (малоизвестный журналист Костиков, будущий пресс-секретарь будущего российского президента Ельцина) отправлялся в длительную загранкомандировку.
На радостях Марина «челноком» тащила из Парижа какие-то необыкновенные светильники, легкую мебель, шторы, посуду и прочую кухонную утварь. Поэтесса Инна Гофф, оказавшись здесь на какой-то вечеринке, все оглядывалась по сторонам и недоумевала: «Странный дом. «Смесь французского с нижегородским». На полу шары-кресла, похожие на гигантские сдутые футбольные мячи. Рядом расписанные красно-золотыми узорами хохломские столики и скамеечки. Впрочем, это ведь временное жилье. Чужое».
Но это был первый уют в жизни Высоцкого.
«Мы всегда на краю расставания и новой встречи, что заставляет не замечать ненужные мелочи, раздражаться, – говорила Марина. – Долгие годы мне нравилось быть любимой. Я любила мужчин – мне нравилось в них мое отражение… Я любила любовь, удовольствие, получаемое мною, и сознание обладать кем-либо. И безусловно, я верила, что отдаю всю себя, и не выносила, не получая взаимности. Для меня невыносимо быть обманутой, я рвала все отношения… Либо живешь с человеком и никого рядом, либо живи одна. В моей жизни всегда было так! Никаких авантюр! Никогда! Это вовсе не пуританство. Это моя личная мораль… У меня необычайная жажда быть любимой, единственной, землей и небом. Быть всем. И если я замечаю, что это совсем не то, я спускаюсь с небес. Володя заставил меня измениться!.. Иногда он нуждается в материнской помощи, чтобы я потрепала его за уши. Он меня подавляет своими признаниями: «Я приношу все к твоим ногам, но отдавай мне тоже все…» Безумие нас обоих. Общее наше безумие…»