Отсмеявшись, Высоцкий спросил:
– А вы помните, Ия Сергеевна, что мы с вами уже вместе работали?.. Как это где? В «Грешнице», был такой фильм.
– Убейте меня камушком – не помню абсолютно! – вновь смутилась Ия.
– В Бужарово, в районе Истры, – попытался ей помочь Владимир. – Вспомнили?
Саввина на всякий случай кивнула.
– Ну вот!.. Я совсем тогда был без работы – без театра, кино и, соответственно, без денег… Сказал друзьям, что меня вот пригласили в «Грешницу», эпизод вроде интересный… А они мне: «Боже мой! Да там же снимается Саввина! Это же кошмар! Это такая сука! Она же тебе жизни не даст, съест просто с потрохами!» И вот я приехал на электричке, меня сразу тащат на площадку, и Филиппов, режиссер наш, говорит: «Ну-с, давайте порепетируем и снимем!» А я смотрю, стоит девочка с косой и грозно так говорит: «Что значит «в кадр», «снимем»? Человек ехал на электричке какой-то вонючей, замерз… Ну-ка, быстренько организуйте чай, бутерброды! Пусть он перекусит, отдохнет, а после этого мы будем работать!» Я же тогда чуть в обморок не упал! Меня пугали, пугали, а «сука»-то оказалась очень порядочным, симпатичным и добрым человеком…
И снова все смеялись, но тут уж вмешался Карелов: «Внимание! Работаем!»
К съемкам той сцены, которую окрестили «постельной», Высоцкий и Саввина готовились три дня. «Он немножко нервничал, – рассказывала она. – Мы в обнимку с ним ходили по мосфильмовским коридорам, и все вокруг говорили: «Ну как не разлей вода просто!»
А когда закончили смену, вся киногруппа была в восторге… Такая была сцена! Там не было никакого интима примитивного, – все было пронизано такой огромной любовью этих двух людей! Эта женщина, оставшаяся совершенно брошенная, как песчинка, без никого… И весь свет, весь мир, всё сконцентрировалось вот в этом, случайно встреченном человеке. И он это ощущал, и не зря же потом – непременно жениться, непременно обвенчаться… Сколько любви, сколько нежности у этого Брусенцова. По фильму он резкий, озлобленный, а тут был нежнейший человек, любящий…
И еще одна деталь. В группе была реквизиторша, бой-баба, видно, что-то почувствовала и смотрит:
– Ия, у меня бифштекс есть дома отличный! Может, поедем, поужинаем?
Они уже разгримировались, умываются. И Высоцкий невинно говорит:
– Ий, а может быть, действительно поедем?..
– Володь, а зачем? Сцену-то мы уже сняли!
– Ну, сволочь! Ну и сволочь! – от души захохотал Высоцкий.
Но совместными усилиями редакторов фильма и самого режиссера эпизоды с участием влюбленного поручика Брусенцова и медсестры Сашеньки оказались варварски покореженными. А кульминационную сцену и вовсе вырезали. Почему? Да потому что «белогвардейцы не должны так любить». Из-за этого Ия Сергеевна картину несколько лет потом смотреть не хотела.
Последние кадры снимались в Одессе. Саввина прилетела больная, с температурой под сорок, но с драгоценной поклажей – в сумочке лежала записка от Марины для Володи. А в гостинице актрису встречает директор картины словами: «Мы не можем найти Высоцкого…»
Саввина взбеленилась:
– Вы что, с ума сошли? Берите машину, объезжайте все… не так уж тут много мест, где он может быть… Объезжайте все, ищите! Вы что?! Я прилетела с температурой! Съемка должна быть завтра – во что бы то ни стало!
Приезжают гонцы: «Не нашли!»
– А в номере его смотрели?
Через минуту влетает счастливый директор: «Володя спит у себя!»
Но наутро она увидела то, что не нужно было бы видеть. Высоцкий сидел в гримерке, опустив голову. Ия подошла: «Володечка, здравствуй!» – «Здравствуй», а глаз не поднимает. Трезвый, но со шлейфом…
– Володь, я тебя очень прошу… У нас съемки на три дня рассчитаны. Но я очень больна, у меня температура. Давай напряжемся, сделаем все в один день!
– Да-да, конечно. – Он поднял голову.
И еще дважды на ее глазах происходили страшные вещи: он вдруг становился абсолютно белого цвета и говорил: «Прости меня, ради бога, но я должен выпить глоток!» Она его обнимала, они прохаживались.
– Володечка, я тебя умоляю, ну еще немножечко, ну еще чуть-чуть напрягись – и все!
Еще немного походил, становился пунцовым, потом вполне нормальным, и оператор брался за камеру. (Опытные врачи потом качали головами: «Да он мог умереть в ту секунду».) А они снимали!
Когда актеры сели в автобус, Высоцкому тут же дали бокал шампанского, он выпил, посмотрел на Ию и сказал: «Знаешь, я даже не представлял себе, что я тебя так люблю и уважаю. Отца бы родного задушил! Знаешь, что со мной? Это – я не хочу, но у меня внутри уже физиологическая вещь, не подвластная, это организм… Как будто мне в грудь кипяток вливают вместо воздуха… Я дышать не могу…»
Для Саввиной съемочная площадка была святым местом. И с Высоцким, говорила она, «мы проскочили на юморе те отношения, которые я никогда там не завожу… У нас не было примитивного романа никогда – это я абсолютно честно и откровенно говорю. Если бы он был – я бы тоже не скрывала, потому что этим можно было бы и гордиться. Но вот такие отношения, дружеские, они в тысячу раз прочнее… И Володя это понимал». Он был доволен той ролью (может быть, счастливейшей для Саввиной!), которую сыграла Ия, познакомив его в таганском коридоре с Мариной Влади.
Высоцкий легко, как нож в масло, вошел в круг друзей Ии. Часто приходил к ней домой после спектаклей, усталый. И никто не смел попросить его спеть. Таковы были правила, установленные хозяйкой. Захочет спеть – споет, он знал, где в этой комнате прячется гитара – за пианино… И тогда он пел – нередко до шести утра пел, не переставая. А Ия усаживалась перед ним прямо на ковре и неотрывно смотрела, как рождается это чудо. Он пел в собственное удовольствие, потому что не мог не петь.
Владислав Ходасевич как-то задался вопросом: какая разница между Блоком и Гумилевым? Гумилев был поэтом, только когда писал стихи, а Блок был поэтом каждую секунду своей жизни. «Так вот и Володя, – уверяла Ия Сергеевна, – он каждую секунду своей жизни был поэтом, артистом и певцом. Я бесконечно его любила…»
«Она может быть резкой, может распекать кого-то, может и матерком послать, – любовался любимой актрисой Саввиной Олег Ефремов. – Но это – от народных корней. И если она дружит с кем-то, полюбит кого-то, то не изменит этому человеку никогда».
А потому считала себя вправе при необходимости строго выговаривать провинившемуся Высоцкому:
– Мне сказали, что ты вчера почти сорвал спектакль. Это так?
– Июша, милая, прости, ради бога. Клянусь – не повторится! Не повторится!
На похоронах Владимира Саввина голосила: «Почему он, а не я?!.»
Друзьям рассказывала, что он снился уже после смерти: «Какие-то ступеньки… травка прорастает. Что-то такое старинное. И я спускаюсь по этим ступенькам, он поднимается наверх, подходит, кладет мне руку на плечо и просит… И мы вместе спускаться начинаем. И абсолютно живой! Улыбка!.. И спрашивает: «Ну как ты поживаешь-то?» Я говорю: «Да я-то нормально. Вот, мол, жаль, что… как же тебя-то нет?!.» А он говорит: «Как? Я есть. Я же есть, вот он я!»