– И еще Юля с Сережей, помнишь, на дорожке? И Вероника вчера ночью. С кем она говорила?
Федор Тучков покрутил головой.
– Получается так, что каждый что-то скрывает, и нам нужно выяснить, что именно и имеет ли это отношение к… убийству.
Ах, какие прекрасные, “детективные” слова! Кажется, где-то неподалеку бродит загорелый полицейский капитан с пушкой, засунутой за ремень выцветших и потертых джинсов, и еще кажется, прошелестела юбка горничной – уж не сжимает ли она в кармашке своего кружевного фартука пузырек темного стекла с надписью “Яд”?!
По Марининому лицу как-то сама собой растеклась счастливая и сосредоточенная улыбка.
– Поговори с Вероникой. – попросил Федор. – Если сможешь, поговори еще с Элеонорой, а лучше с Оленькой. Самое лучшее – с обеими. Выясни, что имела в виду мамаша, когда сказала, что Оленька встретилась с покойным в магазине и после этого расстроилась. С Галей тоже можно попробовать поговорить. Выяснить, что это такое с ней… приключилось.
– Она не станет разговаривать.
– Почему?
Марина пожала плечами.
– Все ясно, – сказал Федор задумчиво. – Страсть ее скрутила своей мозолистой рукой. Вся в слезах и в губной помаде.
Тут Марина обозлилась:
– Вы что, никогда не были так влюблены, чтобы… как она… чтобы… до слез…
– А вы что? Были?
– Почему вы говорите это таким тоном? Или влюбиться, по-вашему, стыдно?!
– Боже сохрани, – перепугался Федор Тучков, – наоборот, почетно.
Марина посмотрела на него, а он на нее.
– Вы странный человек, Федор Федорович.
– Я не одобряю истерик, – жестко сказал он. – Ни на каком уровне. Ни по какому поводу. Если человек в истерике, значит, с ним не все в порядке. Значит, его нужно подлечить. Моя мать врач. Знаете, как называется состояние, в котором пребывает наша Галя?
– Как?
– Неконтролируемая истероидная реакция.
Марина моргнула. Он усмехнулся.
– Просто у вас сформированы устойчивые стереотипы. Раз она в такой истерике, значит, у нее такая сильная любовь. Или у него. Это… не правильные стереотипы. Любовь и истерика никак между собой не связаны. – Он немного подумал. – Вернее, не совсем так. Очень часто под влиянием данных стереотипов мы как раз и принимаем истерику за любовь, а на самом деле…
– Федор, – перебила его Марина, – ты что? Психиатр?
– Моя мать врач, – повторил он терпеливо, – очень хороший. Кстати, она преподавала на курсе, где училась Лена Малышева.
– Кто?!
– Лена Малышева. Она теперь ведет программу “Здоровье”. Мама всегда про нее говорила – талантливая девочка.
– Малышева?!
– Ну да. Мы, между прочим, дружили. Я даже в нее влюблен был. Но она выбрала… не меня.
– Какие у тебя… знакомства! – сказала Марина небрежно.
Упоминание о том, что он был влюблен, да еще в телевизионную звезду, ее расстроило.
Елена Малышева! Подумать только! Бабушка только и делала, что рассказывала, что “рекомендовала”, а чего “не рекомендовала” Малышева в очередной программе.
И еще Марину раздражало, что он так все разложил по полочкам – вот это любовь, вот это “истероидная реакция”, страсть скрутила мозолистой рукой!
Еще три дня назад он стоял перед ней, слегка согнувшись в пояснице, и предлагал пластмассовую зажигалку, а она была как снежная королева – недоступная, отстраненная, холодная, в шляпе из итальянской соломки и платье а-ля “рюсс пейзан”.
Мама права – ни в коем случае никого нельзя “допускать до себя”. “Допущенные” немедленно наглеют и садятся на шею.
– Мне нужно вернуться в номер, – холодно сказала она.
– Как угодно, – тут же отозвался Тучков Четвертый. – Может быть, пройдем… над рекой?
Над рекой так над рекой, шут с ним.
И все, все! Больше ни за что она не станет с ним любезничать и вообще разговаривать не станет, не то что целоваться, пусть идет к своей Малышевой и…
– Смотри!
Марина схватила Федора за руку.
Над обрывом, по самому краю, степенно вышагивали лошади, выступив из-за деревьев. На спинах у них покачивались отдыхающие. Некоторые сидели, судорожно вцепившись в поводья, другие, наоборот, расслабленно и свободно. Какой-то мальчишка – маленький совсем! – сидел в седле впереди отца, и они держали поводья вместе. Большие руки, а сверху маленькие замурзанные ручки. Мальчишка подпрыгивал от счастья и все время оглядывался и верещал, а отец наклонялся, причем видно было, что наклоняться ему неудобно, и что-то говорил ему в макушку. Третьим от конца был Вадим.
– Она рыдает, – задумчиво проговорил Федор Федорович, – а он катается. Занятно.
Марина рассматривала лошадей, и ей было все равно, что именно он говорит.
– Федор, а мы можем покататься?
– Ну, конечно.
– Ты уверен?
– Ну, конечно.
– А это… трудно?
– Нет. Они же шагом идут.
Лошади прядали ушами, встряхивали гривами. Марина не могла оторвать от них глаз. Почему-то никогда раньше ей не приходило в голову, что лошади – это так красиво!
Самая первая черная – или как надо говорить? Вороная? – которую вел в поводу хрупкий юноша в джинсах и кепочке, стала поворачивать обратно к лесу. Все остальные двинулись за ним.
– Так не слишком интересно кататься, – констатировал Федор Федорович. – Но для первого раза, Конечно, можно. Впрочем, для первого можно и на плацу.
В следующую секунду что-то случилось.
Лошадь Вадима вдруг взвилась на дыбы. Марина ахнула. Закричал мальчишка, который сидел впереди отца. Юноша в кепочке еще только поворачивался, бросив поводья, а лошадь Вадима все сильнее молотила в воздухе передними ногами и злобно и коротко ржала.
– Ах ты! – закричал на нее юноша и побежал, доставая из-за голенища слабый кнутик. Остальные лошади вдруг забеспокоились и затанцевали над обрывом.
– Федор!
Лошадь ударилась копытами о землю, странно изогнулась, поддала крупом, и от этого движения Вадим пробкой вылетел из седла.
– Федор!!
Вадим упал очень неудачно, спиной в обрыв, упал и покатился, и за ним поднималась пыль, а люди кричали, и мужик с ребенком в конце концов спрыгнул на землю и быстро ссадил мальчишку. Марина видела, как тот стоит на земле среди движущихся лошадиных ног – странно маленький и беззащитный.
Лошадь унеслась в лес – болтались поводья, и стремена цеплялись за кусты. Юноша, потерявший свою кепочку, метался между испуганными животными. Какая-то женщина пронзительно завизжала.
Почему-то Марина вдруг увидела среди лошадей Федора Тучкова Четвертого и даже оглянулась, потому что до этого он стоял рядом с ней. Он хватал поводья и пытался удержать животных, а лошади задирали морды, косили глазами, как будто разом обезумели. Снизу, из-под обрыва, мчался кто-то в подвернутых тренировочных штанах, и еще кто-то бежал, и тот самый мужик как из-под земли вырос перед Мариной и сунул ей в руки перепуганного мальчишку. Мальчишка был увесистый и громко ревел – на одной ноте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});