– Как же не надо! Обязательно надо! За беспокойство! Так уж принято! Вы уж пожалуйста… с благодарностью… от нас…
Представление разыгрывалось отличное. Марина переводила взгляд с Федора на сестру.
Медсестрица вздохнула – бюст колыхнулся – и купюру “приняла”.
– Ну, спасибо вам. Хотите, я сама забинтую.
– Нет! – вскрикнула Марина. – Я сейчас сама, дома. То есть спасибо вам.
Когда они выходили, никаких следов купюры уже не было, а владелица кабинета мирно прихлебывала чай из широкой чашки. Все стало как было.
– Виртуоз сыска, – оценил Марину Федор Тучков, когда они отошли от кабинета. Увесистую бомбочку скрученного эластичного бинта он нес в руке. – Мастер перевоплощения.
– Ну, мы узнали все, что хотели, – со скромной гордостью констатировала Марина. – Павел Лазарев прибыл сегодня утром. Номер машины есть. Интересно, зачем они их записывают?
– Наверное, чтобы никто не уехал, не заплатив за стоянку или охрану, или что-то в этом духе.
– Точно! – обрадовалась Марина. – Теперь нужно посмотреть на его машину.
– Зачем? – довольно кисло спросил Федор. – Что нам это даст?
– Как что даст? Очень многое даст!
– Что именно?
Марина была уверена, что как только взглянет на машину Павлика Лазарева, сразу определит, бандит он или не бандит. Есть миллион мелких деталей, которые женский взгляд всегда может отметить, а женская логика и интуиция дадут им правильное толкование.
Вот только вряд ли ей удастся объяснить Федору Тучкову про логику и интуицию, особенно женские.
– Я хочу посмотреть на его машину, – повторила она упрямо. – Я все равно пойду.
– Конечно, конечно, – согласился Федор быстро и любезно.
Стоянка была у самых ворот, довольно далеко от главного корпуса. Идти рядом с Тучковым Четвертым Марине было неудобно. По ее мнению, они слишком походили на парочку из какой-нибудь “эстрадной миниатюры” про жизнь отдыхающих. Кроме того, его уверенная близость ее нервировала – а что, если узнает мама? Ну как-нибудь случайно! Мама, которая тридцать три раза сказала ей перед отъездом, чтобы она не вздумала заводить курортные романы!
“Теперь тебе надо быть особенно усидчивой и работать особенно много, чтобы оправдать свои звания. Перед тобой блестящее будущее в науке. Вычислительные методы, в которых ты так преуспела, еще много лет будут востребованы. Твоя цель теперь – ведущие университеты мира. Когда тебя пригласят работать в Беркли или Йель, я буду знать, что прожила эту жизнь не зря и воспитала достойную дочь”.
До приглашения в Беркли и Йель дочь не могла считаться вполне достойной.
“Если тебя сейчас потянет на пошлые удовольствия, ты все себе испортишь. Тебя никуда не возьмут. Ты упустишь свой шанс. Кроме того, тебя же любит Эдик. Вряд ли ты станешь ломать жизнь старому другу!”
Конечно, не станет! Другое дело, что Эдик по отношению к ней скорее всего испытывает то же самое тягостное, долгое, унылое чувство долга – ну да, так получилось, я урод, и ты урод, я доктор наук, и ты доктор наук, я старый холостяк, и ты… тоже. Ну куда ж деваться, тем более все давно решилось без нас, и тебе мама советует “не спешить с браком”, а мне мама советует “не торопиться с женитьбой”. Мы и не спешим и не торопимся, нам уж по тридцать пять давно, у меня лысина, а у тебя вон морщины, зато мы выполняем все свои обязательства. Я хороший сын, а ты хорошая дочь. Мы оба хорошие ребята. Главное, умные очень, ибо только чрезвычайно умным может прийти в голову носить в нагрудном кармане дольку чеснока – от простуды.
Марина сбоку взглянула на Федора и возмутилась про себя. Вид у него был чудовищно самодовольный – так по крайней мере ей показалось.
– А вы? Что вы там смотрели? Пять дней назад тут вообще ничего не происходило!
Федор на ходу сорвал травинку и сунул ее в рот. Травинка теперь торчала у него между передними зубами. Фу, какая гадкая привычка! Просто ужас!
– Пять дней назад все как раз и произошло.
– Что?!
– Убийство было готово. Роли распределены. Покойник обречен. Марина поежилась.
– А в амбарной книге про это написано? Федор Тучков выдернул травинку, осмотрел ее внимательно со всех сторон и опять сунул в зубы.
– В амбарной книге написано, что Георгий Чуев, наш покойник, жил в номере триста двадцать пять, на третьем этаже главного корпуса.
– Ну и что? Разве имеет значение, где именно он жил?
– Вероника вчера вечером рассказала нам, что видела, как он выходил из номера напротив и даже поздоровался с ней. Вероника живет прямо над тобой. В семнадцатом “люксе”. Выходит, он выходил из восемнадцатого?
Марина молчала.
– Если сам он жил в триста двадцать пятом, значит, в восемнадцатом “люксе” жили его знакомые или знакомая, от которой он уходил утром. Правильно?
Марина все молчала.
– Напротив восемнадцатого “люкса” в книге написано – ремонт. Там никто не жил. Зачем он туда ходил?
– Зачем?
– Я не знаю.
Почему-то Марина была уверена, что знает. Он так уверенно говорил. А она сама совершенно забыла про то, что Вероника видела покойника тем самым утром, когда, по мнению местной милиции, он пришел на берег прудика, да и свалился в воду.
“Вот тебе и “приключение”. Эх ты! Забыть такую важную деталь! Даже не деталь, а целое обстоятельство. Ты забыла, а он все помнил!”
Отвернувшись, она стала смотреть в лес, даже здесь, в “цивилизованной части” санатория, стоявший сплошной стеной. Нет, все-таки она, видимо, не совсем “дитя мегаполиса”, потому что лес завораживал ее.
Между желтыми и черными стволами, как будто вырезанными из цельных кусков янтаря, вдруг мелькнуло что-то большое, закачались кусты орешника, и следующее, такое же большое, прошло совсем рядом с первым. Марина схватила за руку Федора Тучкова.
– Что?!
– Смотрите! Смотрите, там!
– Что?
– Ну вон! Вы что, не видите?! Такое… громадное. И дальше еще одно!
Федор посмотрел в лес, а потом опять на нее. Профессорша держалась за него крепко, как за спасательный круг.
Опять, черт возьми! Что прикажете делать, уважаемый доктор наук? Ходить с вами за ручку, как в кино “Еще раз про любовь”?
– Федор, что там такое?
Он осторожно освободил руку. Она ничего не заметила – от страха.
– Там лошади. На территории конная база. Вадик с Галкой собирались кататься. Вы забыли?
То большое, что двигалось по лесу, выступило из стволов и в самом деле оказалось лошадью. Она была гладкая, шоколадная – или как надо говорить про лошадей? Гнедая? Длинный шелковый хвост, внимательные уши, трепетные бархатные ноздри, темные, очень красивые, совсем человеческие глаза…
На лошади сидел какой-то наездник в надвинутой кепочке, болтал ногами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});