Мик хмуро улыбнулся своим мыслям. Малышка опять сморщилась, глаза ее наполнились слезами, и она начала хныкать.
– Тише, – прошептал пират.
Сайленс все спала. Тогда он покрепче обнял девочку и пошел с ней к себе в комнату. Там Мик наклонился, чтобы посадить ее на кровать, но крошка вцепилась в тонкий батист его рубашки и недовольно заревела.
– Хватит, малышка, – тихо сказал Мик. Как же ее успокоить? Он взял со стола табакерку, украшенную драгоценными камнями, и показал девочке.
Но Мэри Дарлинг оттолкнула его руку и уткнулась головой в плечо, продолжая плакать. Мик удивленно глянул на девочку. Это создание у него на руках было ужасно упрямым, громким и требовательным, но в то же время невероятно хрупким и ранимым. Мик чувствовал каждую косточку маленького тельца дочери и понимал, как легко можно сломать их, причинить малышке боль.
Он направился к камину и стал показывать девочке разные красивые вещи: гипсовую вазу, розово-белую пастушку, позолоченный изогнутый кинжал, который когда-то принадлежал турецкому паше. Нельзя сказать, что вещицы ей очень понравились, но плакать Мэри Дарлинг наконец перестала. Однако она не выпускала из рук его рубашку, теребила ее и терлась личиком, и Мик подумал, что так от дорогого материала скоро ничего не останется.
Вдруг она широко зевнула. И Мик неожиданно для себя начал тихо напевать ей, а слова сами всплывали у него в памяти, словно он никогда и не стремился забыть их навсегда:
Обними меня скорейИ задуй свечу…
Глава 8
«Умник Джон очень испугался, когда птица превратилась в девушку, но продолжал держать ее за шею. Она была юной и стройной, лицо – гладким, красивым, а длинные волосы сияли всеми цветами радуги. Умник Джон вытащил воск из ушей и спросил: «Что ты за создание?» Она ответила с веселым смехом: «Я дочь утренней зари и сестра четырех ветров, а имя мое – Селена. Отпусти меня, и я исполню три твоих желания…»
Из «Умника Джона»
Сайленс проснулась оттого, что ей снился поющий ангел. Это было существо из иного мира, могущественное и строгое. Такое прекрасное, но холодное лицо, как у него, Сайленс встречала в резьбе готических храмов. И хотя сам ангел скорее вызывал страх, чем любовь, голос у него был необыкновенный – низкий, волнующий и теплый, словно глоток чая с медом в дождливый день. Сайленс знала, что этот ангел мог наказать ее, но она все равно покорялась его пению, чувствуя, как расслабляется тело.
Какое-то время Сайленс неподвижно лежала в огромной постели, сонно зевала… И вдруг поняла, что хоть и проснулась, но пение все звучит.
Сайленс тут же села. Ангельски прекрасный голос доносился из-за полуоткрытой двери, ведущей в спальню Мика О’Коннора. Она встала, набросила на плечи шаль и подошла к кроватке Мэри Дарлинг. Девочки в ней не было, но Сайленс это не испугало. Она уже начинала понимать, чей это был голос. Стараясь не шуметь, Сайленс подошла к двери и заглянула внутрь.
И от увиденного у нее перехватило дыхание.
Мик О’Коннор стоял возле камина, спиной к ней. Рубашку он снял и остался лишь в облегающих черных бриджах и охотничьих сапогах. Гладкая кожа на его широкой спине была загорелой, на плечах и руках играли рельефные узлы мускулов. И пират действительно пел – прекрасным, чуть хрипловатым тенором. Сайленс никогда в жизни не слышала ничего красивее. Как же получилось, что у человека с черной, как смола, душой такой прекрасный голос, которому позавидовали бы сами ангелы?
Мик чуть повернулся в ее сторону, и Сайленс увидела в его сильных руках Мэри Дарлинг. Девочка доверчиво прижималась розовой щечкой к груди пирата, ее глаза были закрыты. Она спала, а Мик осторожно гладил дочку по черной головке.
Наверное, Сайленс не выдержала и изумленно охнула, потому что Мик поднял голову и глянул прямо на нее. Но петь он не перестал:
Мои родители давноЛежат в одном гробу,Держа друг друга за руки.С тобой я так хочу.Так обними меня скорейИ задуй свечу…
И хотя это были лишь слова из песни, Сайленс почувствовала, что краснеет. Конечно, Мик не имел в виду ее. Это была лишь старинная баллада о любви.
И все-таки Сайленс не могла оторвать от него взгляд. Темные красивые глаза пирата, казалось, хотели сказать ей что-то важное – то, чего не было в песне. Сайленс не выдержала и скрестила руки на груди, чтобы унять дрожь.
Баллада закончилась. Прозвучала последняя бархатная нота, но Мик продолжал пристально глядеть ей прямо в глаза.
Сайленс прокашлялась, глотая комок в горле.
– Что с Мэри? – спросила она хриплым голосом.
Мик тряхнул головой, словно тоже пробуждаясь ото сна, и посмотрел на девочку.
– Мне кажется, она заснула. Во всяком случае больше меня не изводит.
Сайленс широко улыбнулась и чуть не запрыгала на месте от радости:
– Она тебя изводила? Да это просто чудесно!
Мик хмуро глянул на нее:
– Значит, вот чему ты учишь ребенка? Ненавидеть отца?
– О нет, – торопливо произнесла Сайленс. Неужели он решил, что Мэри Дарлинг капризничала специально, чтобы позлить его? Какая глупость! – Просто все это время она была такой вялой и неподвижной. Раз у нее появились силы изводить взрослых, значит, наша малышка поправляется.
– Ага. – Мик глянул вниз на малышку. Его взгляд можно было назвать почти нежным. – Ну, пусть тогда орет что есть мочи, я буду этому только рад.
– И я тоже.
Сайленс подошла к нему и осторожно взяла спящую девочку. Мэри Дарлинг что-то пробормотала, а потом прижалась к ее теплой груди. Да, щечки у нее были розовые, но не ярко-малиновые, и маленькое тельце не пылало жаром. Сайленс чуть не заплакала от счастья, шепча благодарные молитвы Богу.
– Лучше уж пусть ребенок шумит, чем лежит без движения, – сказала она, поднимая взгляд и улыбаясь Мику.
– Да, – согласился пират, – теперь я тебя понимаю.
Он взял с кровати рубашку и надел ее, но заправлять не стал. В его глазах появилось какое-то новое выражение, и Сайленс смущенно опустила голову. Больше ее ничто не держало в комнате Мика, но почему-то она не хотела уходить.
– У тебя красивый голос, – наконец произнесла Сайленс.
– Правда? – недоверчиво фыркнул пират.
Сайленс глянула на Мика, удивляясь его пренебрежительному тону.
– Конечно! – воскликнула она. – Странно, что ты этого не знаешь.
– Ну да. – Мик поморщился. – В детстве я много пел на улице, чтобы заработать на хлеб. – Поймав ее вопросительный взгляд, он продолжил: – Когда у нас становилось совсем пусто в доме, мама брала меня с собой и шла на улицу. Там она клала перед нами платок на мостовую, и мы вместе пели, а люди кидали нам медяки. А петь приходилось очень долго – порой целый день. Зато было что поесть на ужин.