Так что крестоносцы стали планировать общее наступление.
Однако они не знали, что у императора Алексея совсем другие планы. Он отправил нескольких своих агентов провести секретные переговоры и убедил турок сдать город. Так что на рассвете дня, на который был назначен штурм Никеи, едва взошло солнце, крестоносцы увидели, что над крепостными башнями Никеи развеваются византийские знамена, а стены патрулируют византийские войска, как видно, незаметно вошедшие в город ночью. Западным крестоносцам разрешили входить в город лишь группами не более шести человек за один раз.
Это еще более убедило западных вождей, что Алексею и его двору доверять нельзя, и усилило растущую неприязнь к императору – особенно учитывая, что греки совершенно не помогали европейцам во время боя. Подозрения в адрес Алексея стали еще убедительнее, когда турецких командиров и семью султана вместо того, чтобы взять в плен ради выкупа, отправили на встречу с императором в Александрию. «Император, полный пустых и недоброжелательных помыслов», встретил их как дорогих гостей, а затем отослал домой под охраной и с почестями, оставив их, по выражению «Деяний», «чтобы располагать ими во вред и для противодействия франкам» [362]. Боэмунд, разумеется, напомнил товарищам, что Алексей однажды уже использовал против него турецкие силы.
Возможно, желая расположить рыцарей к себе, Алексей решил усилить небольшой византийский контингент, сопровождающий крестоносцев. Однако никого в крестоносном лагере это не впечатлило: ведь, хотя в Константинополе и вокруг него стояла огромная армия, многократно превышающая силы крестоносцев, Алексей прислал им в помощь на удивление маленький отряд, всего из двух тысяч солдат [363], под командованием военачальника по имени Татикий, сына турка-раба.
Дорилей
Через неделю после сдачи Никеи крестоносцы снова двинулись в поход. Историки долго считали, что они шли к развалинам города Дорилея, по имени которого названа следующая крупная битва. Но теперь общепризнано, что они взяли западнее, и что эта битва состоялась милях в сорока к западу от Дорилея [364]. Тем временем турки под руководством Кылыч-Арслана перегруппировались и получили серьезное подкрепление как от других турецких князей, так и из числа персидских и албанских наемников. Крестоносцы шли уже три дня, когда разведчики донесли им, что приближаются крупные турецкие силы, и скоро следует ждать битвы. На рассвете 1 июля крупное турецкое соединение атаковало передовой отряд крестоносцев, состоявший из сил Боэмунда, и, застав норманнов врасплох, нанесло им значительный ущерб. Боэмунд собрал невоюющих людей в центре лагеря, где имелись родники, и поручил им носить воду для солдат: женщины крестоносцев часто выполняли эту жизненно важную задачу смело и эффективно. Затем Боэмунд приказал своим рыцарям спешиться и расположил их, вместе с пехотой, по периметру лагеря, сформировав прочные заградительные ряды. Турецкая армия состояла исключительно из легкой кавалерии, вооруженной саблями и луками [365]: стрелами им удалось нанести некоторый ущерб, однако пробить линию обороны они так и не смогли. По-видимому, турки приняли силы Боэмунда за всю армию крестоносцев и оказались совершенно не готовы к тому, что на их фланги и тыл обрушилась тяжелая рыцарская конница.
Обе стороны понесли серьезные потери, однако ущерб турок был куда сильнее. Снова послушаем «Деяния»: «Сразу же, как только прибыли наши воины, турки, арабы, сарацины и агуланы и все варварские нации быстро обратились в бегство… числа которых никто не знает, кроме одного Бога. Они стремительно бежали в свои шатры, но долго оставаться там им было нельзя. И они снова ударились в бегство, а мы их преследовали, убивая, весь этот день. Мы захватили много добычи… Но если бы в сражении Бог не был с нами и не послал бы нам тогда другое войско, никто из наших не вернулся бы» [366]. Поражение было таким стремительным и полным, что Арслан снова лишился сокровищницы – уже следующей, которую сумел собрать заново взамен потерянной в Никее [367]. Однако, прежде чем отвести свои силы в горы, Арслан приказал своим войскам опустошить окрестности, «чтобы они [крестоносцы], идя вперед, не могли прокормиться» [368].
Два дня после битвы крестоносцы отдыхали, а затем двинулись через Анатолию по направлению к Антиохии. Переход оказался очень тяжелым. Стояла изнурительная летняя жара. Не было воды: турки уничтожили все колодцы и цистерны (для хранения дождевой воды). Согласно «Деяниям», крестоносцы шли «по пустынной, безводной и необитаемой земле, откуда едва вышли живыми. Голод и жажда повсюду стесняли нас, и не было для нас здесь никакой пищи, разве что, срывая, мы растирали в руках колючки. Наша жизнь при такой пище была крайне несчастна. Там погибла большая часть наших лошадей» [369].
Но крестоносцы продолжали идти вперед, пока не достигли Икония, города в плодородной долине, изобилующей ручьями и садами. Они заняли город, отдыхали там несколько дней, а затем продолжили путь к Гераклее, тоже расположенной в плодородной долине. Там они обнаружили немалую турецкую армию под командованием двух эмиров, как видно, убежденных, что само их присутствие заставит крестоносцев обойти их стороной. Но крестоносцы немедленно напали, и скоро турки уже бежали со всех ног – от истребления их спасло лишь то, что у крестоносцев не было лошадей.
В Гераклее крестоносцам предстояло выбрать, каким из двух путей идти к Антиохии. Один путь был более прямым, но очень гористым. Другой проходил через Кесарею-Мазаку и был длиннее, но его и сложнее было защищать. Боэмунд выбрал идти через горы. Остальные двинулись через Кесарею, которую нашли совершенно опустошенной турками. Армии вновь соединились в Коксоне. Здесь они нашли достаточно припасов и встретили сердечный прием местного, в основном христианского населения. Отдохнув здесь три дня, крестоносцы двинулись дальше – и вскоре обнаружили, что путь от Коксона до Антиохии «оказался труднее всего, с чем мы встречались доселе» [370]. Как сказано в «Деяниях»: «Мы, …выступив оттуда, поднялись на дьявольскую гору, настолько высокую и узкую, что никто из наших не захотел обгонять других на горной тропе. Лошади там стремительно падали вниз, и одно вьючное животное сталкивало другое. Из-за этого воины стояли в великой скорби и горе, не зная, что делать… со своим оружием… [некоторые] бросали… [его] подальше от себя и шли» [371]. Оружие и доспехи бросали, лишившись вьючных животных: слишком тяжело