башни – несомненно, им удалось бы договориться об условиях, позволяющих предотвратить резню.
Еще одно правило средневековой войны гласило: «Вся добыча – победителю». Добыча была серьезным мотивирующим фактором, особенно для простых воинов во всех армиях. Поэтому в соглашения о сдаче города, как правило, включался пункт о весьма значительной контрибуции, которая потом делилась между победителями. Но, если город брали штурмом, добычу приобретали грабежом. Вот как описывает разграбление Иерусалима Гвиберт Ножанский: «Дворцы и другие здания стояли с распахнутыми дверями; повсюду таскали как добычу серебро, золото, шелковые одежды… а в домах нашли величайшее изобилие всякого рода пищи. Справедливо и честно было для армии Божьей, что самые драгоценные вещи, представавшие человеку всякого звания, даже последнему бедняку, становились его по праву, без спора и сомнения, если он первым их нашел» [390]. Когда воины начинали грабеж, ситуация часто выходила из-под контроля. И в этом случае, как рассказывает Гвиберт, «армия обезумела», и началась бойня. Скоро Иерусалим «был полон таким множеством трупов, что франки и пройти по городу не могли, не наступая на мертвые тела». Пленников приставили собирать тела и выносить их из города. Их сложили горой перед главными воротами и сожгли. Так «отплатил им Бог… воздал сторицею за их чудовищные злодеяния» [391].
Несомненно, то был жестокий, кровавый век: но мы не узнаем и не поймем ничего нового ни в моральном, ни в историческом отношении, анахронически прикладывая к ним Женевскую конвенцию. Более того, источники могут значительно преувеличивать масштаб резни: те же самые авторы постоянно сообщают об армиях чуть ли не в миллион человек и о сотнях тысяч убитых с каждой стороны в разных битвах. Разумеется, ни один разумный человек не поверит сообщению Раймунда Агилерского, что «море крови доходило всадникам до колен и до поводьев» [392]. То, что произошло в действительности, по выражению известного историка Джона Франса, «скорее всего, не слишком сильно выделялось на фоне обычной практики тех дней в отношении любого города, не пожелавшего сдаваться без боя» [393].
С особенной осторожностью стоит отнестись к рассказу о том, что еврейские жители города укрылись в крупнейшей синагоге – и все там погибли, ибо разъяренные крестоносцы подожгли здание. Об этой любимой легенде всех, кто любит осуждать крестоносцев, я уже писал в более раннем исследовании средневековых проявлений антисемитизма [394]. На первый взгляд, история правдоподобная. В нескольких предыдущих главах мы упоминали, что иудеи в Святой Земле довольно часто объединялись с мусульманами против христиан. И в этом случае как в регулярных войсках Ифтикара, так и в городском ополчении имелись евреи [395]. Следовательно, нет причин полагать, что евреи подвергались какому-то особо благоприятному обращению: люди в синагоге были в такой же опасности, как и люди в соседних мечетях. Трудно сомневаться и в том, что среди крестоносцев были сильны антисемитские настроения.
Но даже если и так, у нас есть весьма достоверные свидетельства, указывающие, что большинство евреев в Иерусалиме не погибли, а значит, история о том, как всех евреев сожгли живьем – ложь! Некоторые христианские хронисты сообщают, что евреев взяли в плен и затем заставили убирать с улиц тела, и израильский историк Моше Хиль полагает, что это правда [396]. В самом деле, один из документов знаменитой генизы, открытой в Каире в 1952 году – не что иное, как послание лидеров еврейской общины с призывом изыскать средства, дабы выкупить из плена евреев, схваченных в Иерусалиме [397]. Вполне возможно, что некоторые евреи погибли в подожженной синагоге, но большинство городских евреев не стали прятаться в синагоге и были захвачены в плен.
Взятие Иерусалима заняло несколько лет и стоило нескольких тысяч жизней; и все же это, во многих смыслах, было только начало истории. В сущности, всего через три недели началась следующая глава: сражение со свежей армией Фатимидов, прибывшей из Каира.
Ашкелон
Когда аль-Афдаль, великий визирь фатимидского халифа Египта, впервые услышал, что к Антиохии подошли крестоносцы, он рассудил, что это византийские наемники, которые станут ценными союзниками против турок-сельджуков. Император Алексей усилил это впечатление и даже уговорил лидеров крестоносцев вступить с Фатимидами в переговоры. Но постепенно аль-Афдаль понял, что крестоносцы здесь с собственной миссией, и принялся собирать против них армию. Спасать Иерусалим – в то время владение Фатимидов – было уже поздно, но еще не поздно его вернуть.
Часть армии аль-Афдаля прошла через Синайскую пустыню в Палестину. Другая часть вместе с самим аль-Афдалем плыла морем и высадилась в Ашкелоне, милях в пятидесяти к юго-западу от Иерусалима. Там к нему присоединился остаток армии, а также другие группы, в том числе различные бедуинские племена. Крестоносцы, разумеется, через своих соглядатаев и разведчиков были прекрасно осведомлены обо всех этих передвижениях; но даже если бы они не знали об этой угрозе – узнали бы, когда аль-Афдаль прислал им письмо с предложением переговоров. Вместо этого крестоносцы двинулись к Ашкелону, оставив всех невоюющих в тылу под охраной небольшого гарнизона. Петра Пустынника также оставили в тылу, наказав ему неустанно служить молебны за победу. К этому времени силы крестоносцев составляли не более десяти тысяч человек, а армия аль-Афдаля, по-видимому, включала в общей сложности около двадцати тысяч [398].
11 августа крестоносцы подошли к Ашкелону с севера и обнаружили здесь бесчисленные стада овец, предназначенных в пищу мусульманской армии. Поставив эту территорию под свой контроль, крестоносцы расположились здесь на ночь. Ранним утром они выстроились в ряды и двинулись на лагерь аль-Афдаля. Невероятно, но они застали врага полностью врасплох: снова горделивый мусульманский военачальник даже не выставил часовых, не говоря уж о разведчиках. Мусульмане не смогли оказать сопротивление и бежали, спасая свою жизнь, хотя спастись удалось немногим. Сам визирь с несколькими своими приближенными поспешно сел на корабль и отплыл в Египет.
Добыча, захваченная крестоносцами в Ашкелоне, выглядит невероятной не только по количеству, но и по тому, что вообще там нашлось: «множество золотых и серебряных слитков и груды драгоценных камней» [399].
Заключение
То, к чему