Читать интересную книгу Последний поход «Новика» - Юрий Шестера

— Ты, Андрюша, всегда был заботливым братом. Ведь мы здесь живем практически в условиях сухого закона. Белобородов запретил продавать в лавке, открытой в бухте Нерпа Славянского залива, находящейся уже с другой стороны мыса Брюса, спиртное. Поэтому только офицеры малых номерных миноносцев, изредка ходившие во Владивосток, считай, контрабандой подкидывали нам кое-что, так сказать, для употребления, — заговорщицки улыбнулся Степан.

— Кстати, какое у тебя, братишка, сложилось мнение о старшем офицере?

— Тебе отвечать как старшему брату или как командиру крейсера? — усмехнувшись, спросил тот.

Андрей Петрович тоже усмехнулся:

— Как двуликому Янусу, если это тебя устроит.

— Вполне, — заверил тот и уже серьезным тоном пояснил: — Владимир Иванович — прекрасный исполнитель, то есть незаменим, как мне представляется, при сильном командире. Ведь он буквально загонял команду, когда перегружали с крейсера уголь и перетаскивали баковые орудия на корму, чтобы хоть как-то облегчить носовую часть корабля и несколько приподнять ее. Но, как мне показалось, теряется при необходимости принимать важные единоличные решения. Хотя я, может быть, и не совсем прав, — уточнил он, с некоторой неуверенностью глянув на брата.

— Спасибо, Степа, за «агентурные» сведения. Ведь если предупрежден, то, следовательно, и вооружен, — задумчиво произнес старший брат.

— А у тебя что, возникли сомнения в его компетентности как старшего офицера? — предвосхищая сомнения Андрея Петровича, предположил тот. — Так это зря, Андрюша. Если бы ты видел, как Владимир Иванович переживал июньскую неудачу по снятию «Богатыря» с камней! Так может переживать только человек, болеющий за общее дело, а не думающий о своей дальнейшей участи. Поверь мне.

— Будем считать, что этот вопрос мы закрыли, — заключил Андрей Петрович, посмотрев на бутылку с мадерой, стоящую на столе. — Пора бы, пожалуй, и отведать то, что Бог послал. — И позвонил в колокольчик: — Накрой, Федор, стол на двоих да сбегай-ка в кают-компанию и озадачь вестовых по поводу фруктов, если таковые имеются.

— Есть! — коротко ответил вестовой и, быстро сервировав стол и почтительно взглянув на бутылку с мадерой, скрылся из каюты. «Вот это да! Оказывается, братья будут употреблять не водку, коньяк или ром, а лишь крепленое вино!» — и, удовлетворенный этим открытием, с уважением подумал о новом командире.

— Вроде бы расторопный малый, — отметил Степан. — Он был вестовым еще у бывшего командира.

— Поживем — увидим. Хотя я бы, честно говоря, предпочел иметь, если так можно выразиться, «свеженького» вестового, не отягченного привычками старого хозяина.

— Какие проблемы?! — усмехнулся Степан. — С твоим-то характером ты быстренько «обломаешь» его под себя.

Андрей Петрович, хмыкнув, снова наклонился к чемодану и извлек из него несколько плиток шоколада, положив их на стол. Степан радостно улыбнулся.

— Вспомнил отчий дом? — ностальгически улыбнулся и Андрей Петрович. — Ведь наша матушка никогда не забывала побаловать им нас с тобой, сладкоежек.

— Как они там, в Петербурге? Волнуются, конечно, за нас… — взгрустнул Степан. — Ведь мы с тобой находимся в зоне боевых действий, — пояснил он. — А ты на «Новике» так вообще схлестнулся у Сахалина с японским крейсером первого ранга с вполне заранее предсказуемым исходом.

— Теоретически ты, конечно, прав, — задумчиво отметил тот. — Однако должен отметить, что и наши комендоры умудрились завалить у «Цусимы» одну из дымовых труб, окутав его дымом и паром. — Степан восторженно глянул на брата. — Да и из боя он выходил с небольшим креном на левый борт и, как мне показалось, управлялся вроде бы только машинами с перебитым штуртросом[96], потому как неуверенно петлял из стороны в сторону. Однако мы, получив три подводных пробоины от шестидюймовых снарядов, вынуждены были отойти к Корсаковскому посту и, свезя команду на берег, затопить «Новик», открыв кингстоны.

Степан слушал брата со слезами на глазах, прекрасно понимая, что значит для моряков затопить свой родной корабль. Однако Андрей Петрович, видя состояние брата и понимая всю гамму чувств, охвативших его, продолжил:

— Поэтому, как только прибыл во Владивосток, сразу же написал родителям письмо, так что скоро они должны получить его. Хоть немного успокоятся. Хотя отец, конечно, и так все знает об одиссее «Новика» по своим каналам. Однако письмо сына, сам понимаешь, более убедительный аргумент, тем более для мамы.

— Уж это точно. Мама еще будет и целовать его, как это она делала, когда получала письма из твоего кругосветного плавания на «Витязе», — заметил Степан, отходя от охватившего его подавленного состояния. — А вот папа у нас с тобой ох, какой большой начальник! — с гордостью за отца улыбнулся он. — Я в полной мере понял это только тогда, когда и сам стал офицером. А так он был для меня адмирал как адмирал и не более того. Однако надо признаться, и это было довольно приятно, — уточнил младший брат.

— Это, конечно, так. Но расскажи мне, Степа, как это вы умудрились посадить «Богатырь» на камни.

— Почему же это «мы»?! — возмутился тот, вскочив из кресла. — Для этого есть отцы-командиры!

— Не кипятись! Мне это надо знать не только как твоему брату, но и как командиру крейсера.

— А я и забыл, что ты с сегодняшнего дня командир «Богатыря»! — рассмеялся Степан, восторженно глянув на брата.

— Со вчерашнего, — уточнил Андрей Петрович. — Так что не спеша расскажи мне все по порядку.

— Контр-адмирал Иессен, желая лично ознакомиться с условиями морской обороны Посьетского района и для согласования с местным армейским начальством вопроса о постановке минных заграждений, утром 15 мая вышел на нашем крейсере в Амурский залив для дальнейшего перехода к заливу Посьета. Я был в это время на мостике в качестве вахтенного офицера. С утра стоял настолько густой туман, что, выходя из бухты Золотой Рог через проход в бонах[97], недавно установленных в ее устьевой части, чуть было не зацепили один из них.

Андрей Петрович понимающе кивнул головой.

— В проливе Босфор-Восточный пришлось из-за тумана даже стать на якорь, и было вроде бы принято решение о возвращении на внутренний рейд, если туман не рассеется к 10 часам. Но начало рассветать, и, несмотря на сомнения командира крейсера, адмирал решил идти дальше. Выходом корабля в Амурский залив Иессен руководил уже сам, приняв временное командование кораблем. Обнаружив по выходе из пролива, что видимость значительно улучшилась и стали ясно видны отдельные острова, а горизонт почти чист, командир согласился на дальнейшее управление кораблем.

Шли посредине Амурского залива со скоростью пятнадцать узлов. Однако туман вскоре опять стал сгущаться, и командир приказал мне снизить скорость до шести узлов. Но адмирал не согласился с решением командира и, как старший по чину и должности, приказал увеличить скорость до десяти узлов. Однако осторожный командир крейсера, отвечавший за безопасность корабля, приказал снова снизить скорость до шести узлов. Однако Иессен, оскорбленный этим, по его мнению, самовольством командира, «закусил удила» и, упрекнув командира за чрезмерную осторожность, снова увеличил скорость до десяти узлов. Штурманы, ведущие прокладку курса корабля по счислению, не успевали вовремя отслеживать постоянно меняющуюся скорость хода, и местоположение крейсера в акватории Амурского залива становилось все более и более неопределенным.

Было воскресенье. Время подошло к 11.30. По флотской традиции в воскресные дни адмирал и командир корабля обедали в кают-компании вместе с офицерами. Размолвка между обоими старшими начальниками привела к тому, что командир корабля в целях восстановления с адмиралом нормальных отношений, нарушенных их разногласиями, не только не отказался от намерения настоять на уменьшении хода, но вместе с ним спустился в кают-компанию.

Имея приказание Иессена изменить курс влево, не доходя на три мили до острова Антипенко, старший штурман при подходе исчисленного момента времени спустился в кают-компанию, чтобы спросить разрешения на указанный поворот.

Получив соответствующее подтверждение, он успел добежать назад до мостика и начать поворот влево, как перед носом корабля из тумана стали надвигаться на нас неясные очертания мрачных скал. У меня все оборвалось внутри, но я все же успел перевести ручку машинного телеграфа на «полный назад». Однако это уже не могло предотвратить катастрофы — инерционность крейсера была так велика, что он, ударившись тараном о камни, всей своей носовой частью, вспарывая с ужасным скрежетом днище, выполз-таки на прибрежные рифы.

Андрей Петрович встал, затем снова сел в кресло.

— Тут же на мостик взбежали адмирал с командиром, но туман был настолько густ, что находившиеся вплотную у носа корабля утесы вырисовывались сквозь туман лишь в виде расплывчатого силуэта. И командир крейсера, старый «морской волк», много повидавший на своем веку, не выдержал и разрыдался… Я молча смотрел на его вздрагивающие плечи, и сердце мое было готово разорваться от жалости к любимому всей командой командиру.