Контр-адмирал Иессен ознакомил Андрея Петровича с обстановкой, сложившейся у мыса Брюса, у подножия которого прочно сидел на камнях «Богатырь».
После аварии крейсера реально возникла угроза попыток японцев по его уничтожению. Поэтому пришлось принимать меры по обеспечению его безопасности. В этих целях из Владивостока на мыс Брюса перевезли полевую артиллерию, там же установили и легкую, снятую с аварийного корабля. У мыса Брюса, в бухте Нерпа, но уже с другой его стороны, в Славянском заливе, был организован вооруженный лагерь. В бухте на северо-западе того же залива создана временная база, в которую перевели девять малых номерных миноносцев для организации дозора у его входа. Эта бухта так и стала называться — «бухта Миноносок». С 18 мая ежедневно в Амурский залив для его обороны выходили из Владивостока исправные броненосные крейсера.
Ожидание прихода японцев вызывало, естественно, некоторую нервозность. Услужливое воображение начальников наблюдательных постов, миноносных командиров и других лиц часто обнаруживало мифические дымы и силуэты кораблей, якобы возникавшие в акватории Амурского залива. К тому же сильная атмосферная влажность способствовала там развитию явления рефракции[94] — возникновению иллюзий.
Поэтому не раз случалось, что ложные тревоги вели к спешной эвакуации из Славянского залива транспортов, барж и прочих плавучих средств. Крейсера в бухте Золотой Рог спешно снимались с якоря и направлялись к выходу из Амурского залива, дабы прикрыть аварийный крейсер от мифического неприятеля.
В это же время шла и подготовка к снятию крейсера с камней. Его усиленно разгружали, снимали с него носовую артиллерию, якорные цепи, уголь и все прочее, что могло облегчить крейсер. Однако попытка крейсера «Россия» и ледокола «Надежный» снять «Богатырь» с камней еще в июне окончилась неудачей. А дело было в том, что первоначально нос крейсера был поднят метра на два вверх над камнями. Однако под воздействием жестокого десятибалльного шторма корпус корабля был несколько развернут, и его нос, соскользнув с камней, опустился. При этом в пробоины в его носовой части, как было выяснено водолазами, проникли вершины как надводных, так и подводных скал. Именно они прочно удерживали корабль при попытках его снятия с камней путем буксировки.
Адмирал также отметил, что во Владивостоке к этому времени чрезвычайно развился шпионаж со стороны китайцев и корейцев, а возможно, и настоящих японцев, выдававших себя за корейцев, от которых их чрезвычайно трудно отличить, в особенности при ношении ими корейской национальной одежды. Было достоверно известно, что Япония предлагала лицам, желавшим принять на себя обязанности шпиона, постоянное содержание, доходившее до 300 рублей в месяц (огромная сумма по тому времени, когда стакан водки, к примеру, стоил всего-навсего лишь 5 копеек). Причем за доставку особо важных и ценных сведений обещались экстраординарные суммы. Письма шпионов отправлялись в Корею, вероятно, через особо организованную почту. Во всяком случае, несколько раз были пойманы с поличным китайцы и корейцы.
А однажды жандарм остановил подозрительное лицо, которое попыталось незаметно бросить в грязь какую-то записку. Однако жандарм все-таки поднял эту записку, оказавшуюся письмом с некоторыми вопросами, на которые требовались ответы. Один из этих вопросов гласил: «Крепко ли сидит на камнях крейсер “Богатырь” и есть ли еще надежда на его спасение?» Вероятно, ответ на него был вполне успокоительным, и японцы посчитали крейсер окончательно выведенным из строя.
* * *
Когда номерной миноносец под контр-адмиральским флагом подошел к «Богатырю» и Иессен стал подниматься по его трапу, раздалась команда дежурного офицера:
— Смирно!
И когда контр-адмирал поднялся на верхнюю палубу, к нему, печатая шаг, с правой рукой у козырька фуражки подошел капитан 2-го ранга и представился:
— Господин контр-адмирал, исполняющий обязанности командира крейсера «Богатырь» капитан 2-го ранга Белобородов!
И тут же на мачте крейсера взвился контр-адмиральский флаг.
— Вольно! — произнес адмирал.
— Вольно! — продублировал его команду дежурный офицер.
— Представляю вам нового командира крейсера «Богатырь» капитана второго ранга Чуркина! — несколько торжественно представил адмирал офицера, сделавшего шаг вперед из-за его спины.
— Андрей Петрович, — представился тот, пожимая руку Белобородову.
— Владимир Иванович, — представился и капитан 2-го ранга.
Тот не был удивлен или расстроен назначением нового командира после неудачной июньской попытки снятия крейсера с каменного рифа. И лишь с естественным интересом вглядывался в его лицо. «Молод, — отметил он. — Но чувствуется волевой характер. А это как раз то, чего не хватало мне в последнее время. Дай бог, чтобы хоть ему удалось стащить корабль с этих осточертевших камней…»
— Ну что же, Андрей Петрович, приступайте к исполнению своих служебных обязанностей! Надеюсь, что «Богатырь» под вашим командованием наконец-то будет снят с камней.
— Есть приступить к исполнению своих служебных обязанностей! Разрешите, ваше превосходительство, начать с ознакомления со своей каютой?
— Вы — командир корабля, и вам решать, с чего начинать, — улыбнулся адмирал. — Но сдается мне, что вы стараетесь как можно быстрее избавиться от моей опеки. Не так ли, Андрей Петрович?
— Вы чрезвычайно прозорливы, ваше превосходительство! — сдержанно улыбнулся и тот.
— Добро! Ожидаю вас со старшим офицером в адмиральской каюте.
— Андрюша! — Степан повис у него на шее. — Жив, здоров! Я волновался в неведении. Ведь мы получили лишь краткое сообщение из Петербурга о гибели «Новика» у Сахалина. И сидим тут у осточертевшего мыса Брюса вдали от Владивостока практически без какой-либо информации. Извините, Владимир Иванович, за столь бурное выражение мной эмоций! — обратился он к старшему офицеру.
— Отчего же, Степан Петрович! Теперь ваш старший брат — командир «Богатыря».
— Как так? — опешил тот, недоверчиво глянув на брата.
— Еще вчера главнокомандующий подписал приказ о моем назначении, — подтвердил тот.
— Ну что же, теперь мне остается лишь подать прошение с просьбой о списании меня с «Богатыря»…
— Это что еще за новости?! — опешил уже старший офицер.
— Понимаете, Владимир Иванович, Андрей Петрович еще дома на правах старшего брата задергал меня своими нравоучениями, а теперь, уже на правах командира корабля, вообще сживет меня со света! — и задорно рассмеялся, с обожанием глянув на брата.
Белобородов вытер платком вспотевшую шею:
— Ну и шутки у вас, лейтенант!
У дверей командирской каюты, вытянувшись в струнку, стоял матрос.
— А это ваш вестовой, Андрей Петрович! — представил того старший офицер.
Матрос сделал шаг вперед:
— Матрос первой статьи Крылов! — представился он.
— Многообещающая фамилия! — улыбнулся Андрей Петрович. — А как тебя зовут, мо́лодец?
— Федором, ваше высокоблагородие!
— Ну что же, Федор, показывай свои апартаменты.
— Да такие апартаменты мне и не снились, ваше высокоблагородие! — широко улыбнулся вестовой, открывая дверь в каюту. — А вот для вас они будут в самый раз!
— Пожалуй, ты прав, Федор, — сдержанно улыбнулся Андрей Петрович, заметив боковым зрением, как старший офицер опять вытирает платком шею, озадаченный, с его точки зрения, дерзостью матроса. — Но отвечать за образцовый порядок в них будешь ты, причем по полной программе! — уже строго сказал он командирским тоном.
— Есть отвечать за образцовый порядок в вашей каюте по полной программе, ваше высокоблагородие! — с готовностью воскликнул вестовой.
«А апартаменты действительно неплохие! Это тебе не каюта старшего офицера на “Новике”, не говоря уж о каюте командира миноносца, — отметил Андрей Петрович, войдя в капитанскую каюту. — Ну что же, будем обживать…»
— Сбегай-ка, Федор, на миноносец, на котором мы прибыли с адмиралом, и принеси с него мои вещи. Да прихвати с собой в помощь кого-нибудь из матросов!
— Есть! — коротко ответил тот и выбежал из каюты.
— Не слишком ли ты, Андрюша, либеральничаешь с вестовым? Ведь он, в сущности, всего лишь слуга, и, с моей точки зрения, вполне достоин, чтобы схлопотать за свою выходку, как минимум, по шее.
— И откуда у тебя, Степан, эти барские замашки?! — удивился Андрей Петрович. — Ведь в нашей семье они были не в почете. Ну да ладно: успел уже, как вижу, освоиться со своим офицерским положением. Что же касается вестового, то я отдаю предпочтение «дерзкому», разумеется, в меру, чем слишком услужливому. Первый, с моей точки зрения, будет предан своему господину, в то время как от услужливого при определенных обстоятельствах можно ожидать всего, чего угодно.