качаемые ветром, хлестали по металлическим опорам, высекая лязгающие риффы одиночества. Старая марионетка, подвешенная на струнках в застекленной будке, раскачивалась взад-вперед, истерично подергиваясь. В этом не было ничего потустороннего – просто видавшее виды стекло дало трещину, и ветер стал задувать внутрь.
Калебу нравились мелодии этого места. Цепи загремели, когда деревянные ставни ярмарочных киосков медленно, со скрежетом хлопнули на ветру. Эхо умерло, как звук чьих-то шагов по заснеженным полям.
По полям, наводненным призраками.
Ангел предстал перед Калебом во множестве своих обличий: у каждого по три пары крыл, и одна пара скрывает лицо, другая – укрывает ноги, а третья – трепещет в воздухе… Вот открылась первая пара, и Калеб увидел Джоди и зажмурился, чтобы эти черты поскорее превратились в другие. Открылась вторая пара – и вот мертвая Сильвия Кэмпбелл (или как ее звали на самом деле) проступила из небрежных карандашных штрихов. «Это я». Третья пара крыл выпустила в мир целый сонм, легион образов: все столпились вокруг Калеба, толкаясь плечами и вглядываясь в него, будто не было у святых созданий дел поважнее, и истерзанные рты этих мучеников божьего престола что-то бормотали сквозь горестные стенания. Монахиня стояла там, вместе с остальными, отделенная, но в то же время – часть легиона, и молилась за них всех.
Сосульки свисали с карнизов, как стилеты, нацеленные в головы любых нарушителей границ. Брезент шуршал во мраке о чем-то своем. Слышались и другие звуки, но уже плохо различимые, заглушаемые хлопаньем шатров. Ветер гонял плакаты и листовки, обертки от конфет, стаканчики и прочий мусор, оставшийся со вчерашнего вечера, по обледенелому склону. Лунный свет золотил колесо обозрения. Деревья в роще потрескивали на морозе.
Калеб не помнил, как очутился посреди этой затихшей ярмарки.
Он вообще не мог взять в толк, как покинул дом декана.
Можно было выведать об этом у призраков, но им не хватало должного духа сообщить Калебу всю правду. Да и мог ли он доверять теперь своим чувствам? Произошедшее казалось какой-то фантасмагорией, жестокой сказкой. Раз уж такое реально, дальше можно ожидать чего угодно. Но сеанс темных, омерзительных чудес закончился – и вот Калеб здесь, и не зовут его навязчивые сирены, не поджидают на дороге слепцы, стремясь поведать свои дурацкие пророчества. И даже кусты не горят, не сгорая[22]. Пришло время кому-то разъяснить Калебу хоть что-нибудь, но сестре и сонму ангелов ничего разузнать так и не удалось. Ночь была такой же онемевшей, как кончики Калебовых пальцев.
«Наверное, меня опоили на вечеринке», – подумал он.
Но эта версия звучала столь же правдоподобно, сколь тихий голос мертвой сестры в голове.
«Могло случиться что угодно. Я уже не узнаю, что из этого реально, а что – лишь бред».
Потерянный, Калеб побрел по импровизированной ярмарочной аллее. Ярмарка, как пить дать, приехала сюда с далекого американского юга. Хозяева передвижного действа, очевидно, переоценили благосклонность теплой поры, расчистившей им путь из Алабамы в Кентукки, и документы для гастролей, которые были нужны в последних трех городах, не были оформлены должным образом. Чтобы компенсировать потери, пришлось кататься по «золотой середине» Штатов – то есть по местам незнакомым, далеко отстоящим от привычных маршрутов. И вот – зима, а организаторы с персоналом торчат в такой северной глуши, какую и посетить-то никогда не чаяли. Но все равно обустроились худо-бедно, извлекли из ситуации максимум выгоды… Они сыграют еще не в одном городке, прежде чем вернуться на юг до начала сезона дождей.
Шатры шелестели на ветру, иные прогибались под тяжестью мокрого снега. Весь обслуживающий персонал ютился по дешевым ночлежкам – если остаться в поле при такой погоде, недолго и околеть. Караван грузовиков и фургонов проезжал по центру города каждый день, и так оно, похоже, продлится еще неделю. Сейчас киоски и игровые будки стояли запертыми, а снежная буря нагромоздила насыпи на поле для пинг-понга, у входа в комнату смеха, на автомате-силомере. Нарисованные от руки вывески едва угадывались за густым налетом инея. «Веселый дом» смотрелся не очень-то весело.
«Могло случиться что угодно. Меня опоили, и я увидел сон. Вампиров, призраков и ангелов, скорее всего, не существует».
Что бы сказали Вилли и Роза, поделись Калеб с ними пережитым? Последняя, возможно, простила бы его – с умалишенных взятки гладки – и не стала бы более утруждать себя тем, чтобы сыпать соль на раны.
Лягуха Фред. Вот кто был нужен, вот кто мог бы дать ответ. Даже если это все греза, бред. Тем более – если бред. Вот только будет ли ответ верным?
Образ сестры ярко вспыхнул перед глазами и вдруг померк. Возможно, Калеб наконец-то изгнал ее. Или она сама от него ушла. Как она, должно быть, ненавидела Калеба за то, что он был младшим ребенком, за то, что на его долю не выпало все то дерьмо, через которое пришлось пройти ей. Вот так вырвешься из зеленого фургона, где над тобой по-всякому надругались какие-то извращенцы, пройдешь уйму унизительных процедур у полиции и врачей, вернешься домой… и обнаружишь, что какой-то беззаботный слюнтяй сидит себе перед телевизором, смотрит мультики и горя не знает.
Калебу невероятно повезло, что сестра не удавила его, пока он спал.
Возможно, именно поэтому она решила рассказать подробности своих травм ему, ребенку, глупой маленькой эхо-камере. Все наверняка вышло бы по-другому, знай сестра тогда, какой будет жизнь младшего брата. Тогда сестра наверняка попыталась бы уберечь его от потери веры. Если то, что она сделала, было попыткой преподать урок, то Калеб его плохо усвоил. Возможно, ей, сидящей в ванне с натертыми до болезненной красноты коленями, подобное просвещение, приобщение к суровой правде жизни, виделось проявлением любви.
– Эй! – крикнул кто-то у парня за спиной.
Калеб вздрогнул всем телом, с трудом устояв на ногах. Обернулся и, не веря своим глазам, увидел Мелиссу Ли Макгоуэн. Она брела к нему через поле, и конец длиннющего шарфа, свободно болтающийся на ветру у нее за спиной, указывал на цепочку следов, сходящих с холма.
– Привет! – жизнерадостно окликнула Мелисса. Ее миниатюрное тельце буквально тонуло в просторной лыжной куртке, овал лица очерчивал завязанный под подбородком капюшон, и вообще от девушки веяло иной, чуждой атмосферой, слишком жизнерадостной для этого пустынного поля, над которым содрогалось небо, а «горний ангелов полет» внушал одну лишь печаль. Ее улыбка была так неуместна здесь, в компании призраков.
– А я еще подумала, чего это ты тут стоишь. – Прядь челки Мелиссы выбилась из-под