Вот и прекрасно. Аккурат к моим сэндвичам в компанию – до конца смены этого хватит. А там и к Сабурами заглянуть будет можно.
Тут галантерейщик узрел, что остальные страдальцы потихонечку тянутся по коридорам в одном направлении – видать к гошпитальной столовой, — и тоже заторопился туда.
Чуть позже меня навестила и сестра Евграфия, тоже поинтересовавшаяся, не желаю ли я мисочку кашки – добрейшая старушка ей-же-ей. Обещалась выбрать мне в меренду пирожок покрупнее, да и омлета кусочков хоть парочку.
— Вы, констебль, мужчина крупный, — сказала она, когда я начал отнекиваться, что неловко мне, мол, объедать больных людей. — Вас кормить надо посытнее и побольше, иначе тогда-то как раз и расхвораетесь. Я, знаете ли, в этом хорошо разбираюсь – мой покойный муж был точно такой же здоровяк.
— Вы состояли в браке, сестра, — изумился я.
— Никто не рождается монахиней или старухой, — печально улыбнулась она. — Когда-то давно я тоже была молода и любима. Увы, Господь призвал моего мужа к себе, на небеса…
Монахиня промокнула одинокую слезинку в краю глаза рукавом своей сутаны.
— Напрасно вы отказываетесь от завтрака, констебль. Но, думаю, я смогу уговорить нашего повара выделить вам два пирожка.
Я не стал удерживать ее, когда сестра Евграфия поспешила распрощаться. Думаю, это очень тяжело, близких людей терять. Когда дедушка умер, а затем, год спустя, и мать сошла в могилу от чахотки, я был еще мал – всего-то десять мне исполнилось, когда мамы не стало, — и полностью не осознавал всего. А тела отца, не вернувшегося после ночной смены я так и не увидал. Хотя и было мне тогда уже шестнадцать лет, и уже два года как махал молотом на фабрике – взрослый уже совсем, — а все ж не верилось мне в то, что папа умер, пусть и сказывали мужики с его бригады, будто видали, как он поскользнулся да в канал полетел. Оно, коли уж на то пошло, я и сейчас сердцем в это не верю. Разумом-то понимаю конечно, да.
После завтрака мистер О`Ширли вновь подошел перемолвиться словечком, но ненадолго на сей раз – вскорости должны были начаться процедуры, и пациентам предписывалось находиться в это время в палатах.
— Сейчас-то нога поджила, почти и не кровит, считай, — поделился со мной галантерейщик. — А поначалу бинт постоянно к ноге присыхал, а она у меня жуть до чего волосатая – первый раз как дернули, так я и света белого невзвидел. Не столько и рану потревожили-то на самом деле, сколько волосья повыдирали. Эдакая, как французы говорят, эпиле – причем за мой же счет.
Не хотелось ему на перевязку. Волосы на ноге заново отрасли, наверное.
Скучать в одиночестве, когда мистер О`Ширли набрался духу, наконец, встретиться с Асклепием (это такой древнегреческий бог от медицинской службы – мне мистер О`Хара рассказывал), мне пришлось недолго, впрочем – вновь явился доктор Уоткинс. Один, на сей раз.
— Как самочувствие, констебль, — улыбнулся он. — Изжога прошла?
— Это все пирожки миссис Хобонен, — смутился я. — На обед в участке и не достанешь ничего больше.
Экая, однако, незадача. Он, выходит, догадался, что его консультацию я тогда получил задарма. Неловко-то как.
— Не злоупотребляйте ими, и содой тоже, — мягко произнес доктор. — Лечить надо причину, а не следствие – а то до дырки в желудке долечитесь.
— Что же это, сэр, теперь и не обедать вовсе? — удивился я.
— О, нет, эдак можно заполучить катар желудка, — ответил мистер Уоткинс. — Поступите проще: ведь все равно весь Третий участок перекусывает у мистера Сабурами время от времени. Так договоритесь с ним, чтобы Хейхотиро в обед приносил нужное количество порций. А за доставку доплачивайте по фартингу. И вы нормально поедите, и "Цветку вишни" малая прибыль.
— Вы гений, доктор, — воскликнул я. — Как же мы раньше до этого не догадались?
— О, это сравнительно новая метода, — улыбнулся доктор. — Появилась в Неаполе[36] не так уж и задолго до вашего рождения и покуда распространена мало, но, полагаю, за ней большое будущее. Однако я рад, что вы в добром здравии. Ведь в добром?
— Совершенно верно, сэр.
— Хм… А вот, положим, тот констебль, которого вы сменили, он тоже себя чувствовал хорошо?
Это что же, доктор патрульных полисменов пользовать собрался что ли? К чему это такие расспросы, иначе?
— Прекрасно, — отвечаю, — спать только хотел. А так – доволен был как удав. Кто-то ему сигару хорошую презентовал, так он до утра ее сохранил, сейчас поди, после завтрака, дымит на крылечке, наслаждается, значит.
Тут доктор аж в лице переменился. Такое оно у него стало, словно призрака увидал.
— Фамилия, — резко выдохнул он. — Где живет?
— Мозес Хайтауэр. В полицейском нашем доме живет, в служебном.
— Вы-то не ели или не пили тут ничего?
— Нет, сэр, а…
— И не вздумайте, если жизнь дорога, — рявкнул доктор Уоткинс и бегом бросился к лестнице.
И вот к чему бы это?
Впрочем, где-то через час я выяснил к чему. Сначала с улицы разнесся вой полицейской сирены и шум приближающегося локомобиля, затем на лестнице раздался топот множества ног, свистки по первой форме и крики "Посторонись" (я, на всякий случай, поднялся со стула и взял дубинку в правую руку, готовясь защищать вверенный объект), а затем из-за поворота коридора вылетели мистер Ланиган, размахивающий своим "Веблеем Р.И.К.", и дежурный наряд в полном составе.
— Слава всем Святым и ангелам Господним, — увидев меня воскликнул старший инспектор убирая оружие в кобуру под пиджаком. — И на посту, и живой!
— А что, кто-то уже и умер, сэр? — задал я довольно глупый в такой ситуации вопрос.
— Хайтауэр, — кивнул Ланиган. — Его убило курение.
Глава XV
В которой констебль Вильк подвергается допросу, оказывает любезность коммандеру Споку, договаривается о снабжении участка качественным питанием и идет к свахе.
— Вспоминайте, Вильк, вспоминайте все подробно, — требовательно произнес мистер Ланиган. — Все подозрительное, все непонятное, все вспоминайте.
Бедолагу Хайтауэра действительно убило курение. Верхний, оберточный, лист той сигары, что ему подарили, был аккуратно удален и заменен на другой. Перед заменой, впрочем, во внутренние листы был помещен цианистый калий – именно его-то запах я и принял за аромат миндаля. Несчастный Мозес, после того как отметился в участке, вернулся домой, плотно позавтракал (а какой же сон на пустое брюхо?) и присел на лавочку, покурить. От смертоубийственного презента он успел сделать едва ли и пять затяжек, когда яд, смешавшись со слюной, проник в его организм. Так он и умер, — сидел-сидел, да и упал, — с выражением редкостного благодушия на лице. Хоть не мучился перед смертью…
Кроме меня и старшего инспектора, в кабинете которого и происходило дознание, присутствовали еще коммандер Спок, инспектор О`Ларри, все еще носящий руку на перевязи, дабы не тревожить рану, и доктор Уоткинс. Последний выглядел довольно понуро – он опоздал спасти Хайтауэра всего на минуту.
— Что рассказывать, не знаю я что рассказывать, — из моей груди вырвался тяжелый вздох. — Прибыл на место несения дежурства, принял смену, заступил, происшествий не было.
— Припомните, мистер Вильк, — обратился ко мне мистер Уоткинс, — Вы говорили, что констеблю Хайтауэру преподнесли сигару. Не знаете – кто?
— Увы, сэр, — ответил я. — Он не говорил, а я и не поинтересовался. Просто сказал он мне, что курить все дежурство хотелось, а отойти он не мог, да и в палате задержанного не решился…
— А?! — воскликнул старший инспектор. — Что скажете, доктор? Может быть ядовитым дымом хотели нашего клиента убрать?
— Нет, — Уоткинс поморщился. — Дым цианида токсичен, но не многим более чем дым фабричной трубы. Яд под действием температуры разлагается. Убрать хотели именно охранника.
— Выходит, убийца находился в гошпитале Святой Маргариты, — резюмировал мистер Спок. — И не просто находился, но был там по праву, раз убитый принял презент. Это либо врач, либо пациент.
— Безусловно, — кивнул инспектор О`Ларри, и обратился ко мне. — Констебль, скажите, а вас не пытались отравить? Ну, положим, предлагали еду, или питье? Может быть кто-то в палату пытался попасть?
— В палату, сэр, да, пыталась одна из сестер. Я сказал ей, что без доктора пустить не могу и она ушла. Потом так и не вернулась.
— Это стоит проверить, — пробормотал мистер Ланиган.
— И покормить, сэр, да, пытались.
— Вот как? Это интересно, — заметил мистер Спок. — И кто же?
— Пациент гошпиталя, некто Оэн О`Ширли, галантерейщик, как он мне представился, — ответил я. — Лечит бытовую рану ноги. Если позволите мне высказать свое мнение, то изряднейший лисован и продувная бестия, но человек беззлобный, как мне показалось.
— Берем? — спросил мистер О`Ларри.