— Тебе известно, что меня заставило! — воскликнула Розалинда.
Пугливо оглянувшись в ту сторону, куда удалился Клив в поисках подходящего места для сна, она понизила голос:
— Ты выгадал не меньше, чем я.
— А теперь выгадаю еще больше. — С этими словами Черный Меч сел, обхватив руками согнутые колени. — Ты сейчас отвергаешь меня — ну что ж, воля твоя. И все равно в конце, концов тебе придется признать правду.
— Если ты расскажешь отцу, я заявлю, что все это ложь, — предупредила Розалинда, у которой сердце уходило в пятки при одной лишь мысли, что до отца дойдет хотя бы слух о ее приключениях. — Он поверит мне, а не тебе.
Брови Черного Меча высокомерно поднялись.
— Мои слова достаточно просто проверить. От Стенвуда до Данмоу не больше дня пути верхом.
У Розалинды больше не осталось сил, чтобы выслушивать все это дальше: в словах Черного Меча было слишком много правды, и какой ужасной правды! Страдальчески вскрикнув, она отвернулась от него и стремглав бросилась в лес. Ветки цеплялись за платье и за разметавшиеся волосы — Розалинда не замечала ничего. Ей надо было скрыться от Черного Меча, и не имело значения, куда кинуться и долго ли придется бежать, — лишь бы оказаться дальше, как можно дальше от него.
Когда Розалинда наконец остановилась, она едва переводила дух. Привалившись к замшелому старому дубу, она медленно и бессильно соскользнула вдоль могучего ствола и, пригорюнившись, села среди сплетения корней.
Зачем, ну зачем он так целовал ее, терзалась Розалиида, и слезы снова набегали на глаза. И почему, почему она позволила целовать себя?
А самое ужасное — она ведь не просто позволила, чтобы он ее целовал. Нет, ее прегрешение куда тяжелей. Невольно застонав, Розалинда даже зажмурилась от досады и оперлась спиной на мощный ствол. Как бы ни хотелось ей возложить всю вину за случившееся на ненавистного разбойника, она-то знала, что сама по доброй воле приняла поцелуй и ответила на него. Как видно, она просто устала от постоянного напряжения, от необходимости все время быть начеку — вот он и не преминул этим воспользоваться, одурачив ее своим обманчиво-пристойным поведением. Вот так и получилось, что она встала на его сторону против Клива. И эти башмаки из кроличьих шкурок тоже понадобились ему лишь как предлог, чтобы подобраться к ней и воспользоваться своим искусством обольщения. Но ведь она-то могла дать ему отпор в ту минуту, когда его губы прикоснулись к ее губам. Вместо того чтобы принимать столь непристойные поцелуи, следовало бы немедленно отвергнуть его, не скрывая отвращения и омерзения.
Только она-то этих чувств не испытывала.
Осознав всю меру своего унижения, девушка залилась горючими слезами. Она ответила на поцелуй, она дала волю упоительно-острым ощущениям, которые разбудил в ней этот человек! О, какими же сказочно-прекрасными оказались эти ощущения! Восхитительными! Но ведь наверняка они греховны и постыдны! Сколько ни бей себя в грудь, от правды не убежишь. Да она и вообразить не могла, что обнаружит в себе столько глупости, необузданности и бесстыдства! Да, она согрешила и сознавала это — и тем не менее все ее существо еще трепетало при воспоминании об испытанном наслаждении. Розалинда подавила вздох и резко встряхнула головой, отказываясь принимать очевидное. Да, он искусный соблазнитель, но и она оказалась более чем усердной ученицей. Если Черный Меч и раньше не желал расставаться со смехотворной выдумкой насчет их предстоящего венчания, то что он возомнит теперь?
Краем рукава Розалинда вытерла слезы на глазах и на щеках. Что же теперь делать? — вопрошала она себя, свернувшись клубочком в просвете между корнями дуба. Как она осмелится взглянуть ему в лицо? Теперь и впрямь будет невозможно заставить его молчать об обручении. Розалинда снова заплакала и спрятала лицо в ладонях. Зачем она позволила ему еще больше закабалить себя?
Ко силы девушки были на исходе. Съежившись под плотным пологом ветвей старого дуба и стараясь отгородиться от резкого света нового дня, Розалинда перешагнула тот порог, что отделяет явь от забытья. Ее душа отвергала ужасную реальность жизни, и только сон обещал отдохновение.
Но и во сне ее преследовали ясные серые глаза и непреодолимое притяжение зовущих губ.
Когда Эрик нашел девушку, он невольно поддался очарованию картины, представшей его взору. Розалинда умчалась от него в слезах, охваченная гневом и ужасом: по ее мнению, она поцеловала убийцу, преступника, человека из простонародья! Он не сомневался, что воспитание и спокойная жизнь под защитой надежных стен замка никак не могли подготовить ее к подобным треволнениям. И наслаждение, которое она получила от поцелуя, наверняка не только удивило, но и устрашило ее.
Он тоже получил удовольствие, живо напомнил себе Эрик при виде уснувшей девушки. Он вовсе не хотел тогда отпускать ее, но подумал, что она слишком перепугана и надо дать ей время прийти в себя. Поэтому он позволил ей убежать и спокойно ждал. Деваться ей было некуда, и если она проведет немного времени в одиночестве, то, возможно, это пойдет ей на пользу. Да и самому Эрику тоже требовалось кое о чем поразмыслить, и, лежа на маленькой полянке и разглядывая небо в просветах ветвей, он решил, что заставит Розалинду выслушать правду. Если она увидит его в ином и лучшем свете, если узнает о его благородном происхождении, то, возможно, мысль о браке с ним уже не покажется ей столь ненавистной. Эрик был почти уверен, что она не стала бы долго противиться утехам брачного ложа. Сейчас, глядя на хрупкую фигурку, свернувшуюся калачиком в неприветливых объятиях корявых корней, Эрик поклялся во что бы то ни стало добиться доверия Розалинды. Образ лесной нимфы снова возник у него в голове. Розалинда выглядела такой нежной и уязвимой, но он-то знал, что она намного сильнее, чем кажется на вид. Эта девушка сумела спастись от разбойников и решительно отправилась за помощью. Находясь в таком отчаянном положении, она сумела найти в себе достаточно отваги, чтобы предъявить права на помощь незнакомца, который, по всей видимости, был способен на самые грязные преступления. И она пошла на столь страшный риск с единственной надеждой — заручиться его помощью, посулив хорошую награду.
Эрик покачал головой, любуясь сияющей волной волос цвета красного дерева, окутывающих шею и руки Розалинды. Кисть одной руки лежала поверх тяжелой темной пряди. Какая маленькая рука! И ножка тоже белая и мягкая. Как и все ее тело под этой бесформенной хламидой, которая на ней надета. Но его грудь помнит упругость ее грудей, и Эрику знакомы плавные крутые изгибы ее фигуры. Она вовсе не девочка-подросток, а женщина — взрослая и вполне созревшая для замужества.