Он стоит и терпеливо ждет, а я никак к двери не доберусь. Я даже не думаю о том, чтобы его не впустить. Одинцов своим напором все умные мысли вынес в секунду.
У меня пальцы дрожат, когда я замок открываю.
— Привет, — улыбается он чуть смущенно и ресницами хлопает. У него ресницы есть, оказывается. Прямые, как и он сам. — Я войду?
О, да. Я на входе залипла как статуя Свободы. Мне бы еще факел в руки — освещать все вокруг. Потому что я сияю — чувствую всеми фибрами своей души. Интересно, что там за фибры такие?.. Я делаю шаг назад, Одинцов — вперед. Он ко мне близко-близко. Так близко, что я чувствую его дыхание. И если бы не букет, то оказалась бы в его объятиях.
— Спасибо большое! — забираю цветы из рук. Это розы — большущий такой букетище. Надо будет потом пересчитать. Ярко-розовые, насыщенно чистый цвет. Очень мне по душе.
Миша цветы дарил редко. Как-то в этом плане он подкачал, больше деньги тыкал, считая, что все, что мне нужно, я сама куплю. А вот такие мелочи для него — пустой звук. Одинцов в этом плане удивил.
Я достаю вазу, кручу ее в руке, понимая, что посуда мелковата. Нужно что-то посерьезнее. Лучше ведро. Поэтому направляюсь в ванную. Пока там цветы поставлю, а потом что-нибудь придумаю.
Он так и стоит в коридоре, оглядывается. Пальцы в карманы джинсов засунул.
— У тебя уютно, — глаза у него непривычно добрые. О, да, в коридоре очень уютно.
— Выпьешь кофе? — надо же с чего-то начинать?
— Не откажусь.
Одинцов шагает, как медведь. Он слишком большой, но почему-то сегодня плюшевый, так и хочется его погладить. Или прижаться. Жар его тела ощутить. Но лучше об этом не думать.
Одинцов
Она такая домашняя и красивая в нежно-голубом халатике. Притягательная. Флюгер робко дергается, вспоминая события недельной давности. О, нет! Только не это! Я тут стараюсь ничего не испортить, слово лишнее боюсь сказать, а он лезет со своими фантазиями.
Мы почти не говорим. Но в молчании нашем нет ничего натужного. Мне просто приятно находиться с ней рядом. Смотреть, как она улыбается. Как появляются ямочки на щеках. Как волосы волной падают на плечи — золотистые, солнечные ручьи…
Лика варит мне кофе, а я жадно слежу за каждым ее жестом, движением. Она естественная, и во мне растет тоска. Это жуткое чувство, когда ты не можешь прикоснуться к объекту своего обожания. Но я не хочу, чтобы она меня выгнала, поэтому продолжаю сидеть покорно, как большая игрушка на выделенном ей месте.
— Завтракать будешь? — прерывает она поток моих грез. — У меня кое-что со вчера осталось. Аня приходила. Могу свежее что-нибудь приготовить.
— Не нужно, — я не жрать сюда вообще-то пришел. — Просто побудь рядом.
Лика послушно садится на стул рядом. У меня кофе, у нее — чай. Она смущается, розовея и от моего присутствия, и от пара, что поднимается над ее чашкой.
— Лика, — все же решаюсь сказать о главном, ради чего я сегодня пришел к ней. — Ты прости меня за вчерашнее.
Она поднимает глаза, краснеет еще больше, ставит осторожно чашку на стол.
— Проехали, Саш. Иногда мы говорим что-то, не подумав. Или не то, что хотим. Бывает.
Нет, я подумал. И сказал, что хотел. Может, не так выразился, но сейчас спорить и доказывать ничего не хочу. Мне важно закрепить успех и сберечь хрупкое равновесие между нами.
— Поехали, прогуляемся? — предлагаю, предвкушая, как проведу с ней несколько часов. Только она и я. Пусть в толпе, но это будет почти свидание. Если она согласится.
— Даже не знаю, — улыбается она. — Стоит ли приличной девушке соглашаться на твое предложение.
— Стоит, — говорю твердо, иначе сейчас она что-нибудь напридумывает, и мы опять поругаемся. — Одевайся, и я покажу тебе кое-что интересное.
Лучше бы она разделась, конечно. Мне бы тоже было, что ей показать. Но сейчас не та ситуация, хотя живое воображение сразу же уводит меня в опасном направлении.
— Хорошо, — вздыхает она притворно и губки бантиком складывает. — А то еще похищение устроишь. Лучше добровольно, да?
— Да, — еще тверже, чтобы не думать о похищении или вторжении, или о том, чего мне на самом деле хочется больше всего.
Пока она одевается, наряды перебирает, я захожу в туалет. Не знаю, почему я обратил на это внимание. У нее открытая корзинка для мусора. Пустая. А там… тест с одной полосочкой. Меня словно током прошивает. Я ничего не понимаю. Лика не беременна?.. Тогда что это вчера было? Что за наезд со стороны матери? И вообще?
А дальше я, наверное, совсем с ума сошел. Достал этот тест и положил в карман. Вышел как в тумане. Руки вымыл. В голове звенел и бабамкал колокол. И спросить ничего не могу. Но вот это… тайны какие-то, мне непонятные.
Егорова выходит красивая. В ярко-желтом платье с декольте, что не скрывает ее прелести. Но впервые за все время даже флюгер на нее не реагирует. Кажется, это состояние называется шок. И я никак не могу прийти в себя и понять, что чувствую. Облегчение? Досаду? Если она не беременна, то зачем делает тест? Что-то не сходилось в моей картине мира, и я не мог придумать, как эти оборванные нити соединить.
— Я готова, — смотрит на меня Лика. Вначале радостно, а потом вопросительно. — Саш, что-то случилось? Тебе плохо?
Если бы я еще знал, как мне. Вообще не могу понять ничего. И тут — звонок в дверь. Отрезвляющий сигнал, что заставляет меня встрепенуться. С утра? Кто это может быть, черт побери?!
42. Какой праздник да без мордобоя?
Лика
«Только бы не Георг!» — мелькает в охваченном паникой мозгу. Мне сейчас для полного счастья брата не хватает и его пронзительного взгляда, а еще — чувствую — выяснения отношений. Да, я взрослая, но не для старшего брата, который по-своему опекает меня.
Одинцов во мгновение ока становится жестким и напряженным. Что это его колбасит? Меня не было несколько минут всего, а он уже подобрался и стал айсбергом в океане.
Звонок в дверь снова разрезает тишину. Нужно открывать.
— Лика, — смело шагает в дверь мой бывший муж. Я бы сказала, чересчур борзо. Он еще и обниматься-целоваться лезет, словно вернулся домой с работы, а я его тут с пирожками да с распростертыми объятьями жду. — Я соскучился!
Он успевает меня поцеловать, а затем я выворачиваюсь и толкаю его в грудь.
— Как свежо и неизбито! — пячусь назад, бывший наступает. Он прямо таки горит желанием меня облагодетельствовать. Судя по всему, не просто обнять, а и в спальню затащить. Я ж его как облупленного. Этот блеск в глазах ни с чем не спутаешь, а уж все его приемчики я наизусть знаю. Ничего нового.
Спиной я упираюсь во что-то твердое и нерушимое, как родина. Сашка. Он обнимает меня за плечи решительно и по-хозяйски. И мне так хорошо от его крепких рук, так спокойно, что Миша кажется чем-то раздражительным, но неопасным.
— Проблемы? — грохочет баритоно-бас над головой, и меня просто распирает от нахлынувшего счастья. Я готова лопнуть от самодовольства, а еще — Мишке язык показать. Но я стою и улыбаюсь.
— Это кто, Лика? — у Миши лицо враз становится страшным. Я его таким никогда не видела. Правда, у него и поводов ни разу не было — я же правильная была, честная, очень верная жена.
— А ты кто? — не дает мне рта раскрыть Одинцов. В голосе у него угроза. Лица я видеть не могу, но зачем-то для надежности еще больше прижимаюсь к нему спиной.
— А я муж! — дает петуха Миша, и я сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.
— Насколько я знаю, Лика развелась. Лика? — спрашивает Одинцов.
— Да! — с радостью подтверждаю свой статус. — Я абсолютно свободная женщина!
— Ах, так, значит, — у Миши черты заостряются, как у хорька. Он какой-то дерганый сегодня. Обычно всегда терпеливый, всепрощающий, а тут, смотри, взыграло в нем нечто темное, что до поры до времени спало где-то в дальнем уголке его души. — В таком случае свободная женщина должна быть полностью свободна от всего. Я слишком добр был к тебе, Лика, и чувствую, что зря. Ты имеешь наглость кувыркаться с любовником в моей квартире? Здесь же ничего нет, кроме твоих личных вещей. И то можно поспорить. Или ты в пресловутые восемьдесят дней хочешь впихнуть все, чего годами не захотела иметь, подстилка бесплодная!