В запале я не думал о том, что секс у нас был всего дважды за десять лет. Не до того мне было. Глаза застилал красный туман, и хотелось кинуться куда-нибудь, как раненый бык — на мулету тореадора.
— Меня Анька ждет, — вздохнула Егорова.
А?.. Что?.. Красный цвет поменял тональность, вылинял до прилично розового цвета, но злость никуда не делась, не сдулась. Не хватало еще отдать Егорову в руки этой порочной девицы, чтобы она ей мозги имела в разных позах.
— Егорова, — голос мой звучал угрожающе, но тормозить я не стал. — А ты не хочешь стать Одинцовой?
Лика моргнула. Раз, потом еще раз. Я как завороженный наблюдал за трепетом ее ресниц, соображая, что я только что сказал. Ну, то есть я немного о другом хотел поговорить, но эта мысль тоже в голове бродила, вырвалась лишь раньше, чем хотелось бы.
— В каком смысле? — смотрит на меня Егорова осторожно, словно я буйно помешанный.
— В прямом. Я помогу тебе. Стану опорой. Никто тебя пальцем не тронет. Так сказать, надежный тыл тебе и твоему ребенку. И у меня в семье наконец-то все успокоятся. Будут счастливы.
По мере того, как я говорил, лицо Егоровой менялось. Она прервала поток моего скудного красноречия ударом в плечо. Кулак у нее что надо. Больно. Немножко.
— Отойди с моего пути, Одинцов! — еще один тычок. Я терплю. Не могу иначе. — Вон пошел, ясно? И успокаивай свою семью чем хочешь, хоть догола разденься! А уж я своим ребенком сама как-нибудь разберусь, защитник!
Я невольно попятился. Это ужасно: она кулаками машет, как в уличной драке. Еще немного — и в глаз заедет или нос. Мне фасад портить нельзя. Я лицо важное, при исполнении. С подбитой мордой буду бандит бандитом смотреться.
Я бы, безусловно, мог ее скрутить или обездвижить. Легко. Но она такая хрупкая по сравнению со мной. Вдруг сделаю больно или силу не рассчитаю? Да и с женщинами воевать — не мое. Я-то умную речь сказать толком не сумел. Что она так взбесилась-то? Нормально все объяснил. Нет, давай руками махать.
— Лика… — попытался образумить Егорову, но сделал лишь хуже.
— Отстань от меня, ясно? Вали подальше! И не приближайся ко мне ближе, чем на три метра! Будь добр, сделай вид, что я прокаженная, и обходи меня десятой дорогой, другой стороной!
Это уже походило на истерику. Говорят, у беременных женщин гормоны пляшут. Вот эти вопли — из их числа. Гормонные, не иначе. И я сделал тактический ход — отступил. Дал ей уйти. Точнее, улететь со скоростью пули. Мчалась к своему леденцу, пятки только сверкали. Вот куда она в таком состоянии за руль? Надо проконтролировать.
Если честно, обида меня взяла. Чем я ей плох? Чем не вышел? Что конкретно ее во мне не устраивает? Возможно, поговори мы спокойно, нашли бы компромисс. Я умею слушать, если надо. И на уступки идти готов. Поискать компромисс в приемлемых размерах. Я ж не монстр вообще-то. Вполне нормальный и адекватный.
Какие-то дурацкие, почти детские вопросики, но на уровне инстинктов чувствовал я себя недостаточно мужиком. Или я все же не то сказал?..
Лика
Я села в машину и попыталась успокоиться. Но внутри все булькало и кипело, будто я забыла чайник выключить.
Благодетель! С МОИМ ребенком он меня возьмет, паршивую овцу такую! Семье рот заткнет, моей грудью дот закроет, откуда летят в него пулеметные очереди. Небось задолбали его, заставляя жениться. И то правда: перестарок! В его годы некоторые уже детей-подростков имеют! А он все шляется, весь такой красивый и в галстуке!
Нашел ослицу! Ни грамма чувств, один голый и холодный расчет! Да пусть он будет последним мужчиной на земле — не хочу я с Одинцовым иметь никаких дел!
Неожиданно проснулся внутренний голос. Ехидный такой, с усмешечкой. Он шептал мне, что опоздала я, уже имела с ним не только дела, но и кое-что побольше. И если добрые тетеньки из клиники правы, то это «кое-что» во мне уже растет.
Я испуганно прижала ладонь к животу. Это не «кое-что», а ребенок. Мой малыш. Мой и Одинцова, если быть справедливой.
Я выдохнула и вдохнула. Завела мотор и поехала. Вначале в аптеку — за тестами и витаминами, затем — в супермаркет: Кирееву нужно чем-то кормить. Да и самой не мешает нормально питаться. А главное — здоровой пищей питаться.
Меня успокоили простые действия. Я смотрела, как кручу в руках пачку с овсяными хлопьями, как складываю в тележку овощи и фрукты. Словно со стороны наблюдала за женщиной, что неспешно идет по торговому залу и улыбается. Той самой тайной улыбкой, что присуща только тем, кто носит в себе крохотную искорку — новую жизнь.
Это могут быть глупые надежды. Призрачные и нестойкие. Но я хотела обманываться. Хоть неделю, а побуду счастливой. Буду представлять, как растет мой живот. Как бьется в нем новая жизнь. А дальше… будет видно. У меня есть счастливая неделя ожидания. И я, елки-палки, хочу прожить ее радостно и весело!
40. Охмурить и завоевать!
Лика
К приходу Аньки я почти пришла в себя. Ужин приготовила, салатики нарезала. Целых три штуки. У меня просто подъем какой-то. Я сновала как заведенная, остановиться не могла. Прилив сил и энергии, будто батарейку подключили.
Анька пришла поздно, но тут же острым взглядом ухватила главное.
— Егорова, что это? — смотрит она расширившимися глазами на тумбочку. Вот зараза. Я туда витамины и тесты сгрузила и забыла. Но поздно прятать — подруга уже зафиксировала.
— Ну, наверное, ты читать умеешь, — вздыхаю и сгребаю свое «богатство» в тумбочку. Пусть оно ее не шокирует еще больше.
— Так, — сбрасывает она босоножки, сует ноги в тапочки. — Срочно на кухню. Жрать, пить и рассказывать.
Мой драгоценный командир. Вообще-то я и так собиралась ей пожаловаться. Или не собиралась. Не помню. Но сейчас понимаю: не расскажу — лопну.
Анька руки моет и готова к подвигам.
— Лика, только не говори, что ты от своего Михасика залетела и готова позвать его назад! Не переживу!
— Я наливаю ей вина в бокал. Старательно, медленно. Подвигаю курицу с гарниром и салаты. Анька сглатывает судорожно — она голодная, но не спешит есть. Даже к вину не притрагивается. Смотрит на меня с ужасом.
— Все не так страшно, как ты себе представляешь, но и не просто, как могло бы быть, — я умолкаю, делаю дыхательную гимнастику, чтобы успокоиться, а то сердце снова пытается покинуть свою орбиту и выйти в открытый космос. — Ты помнишь, о чем я говорила тебе в кафе? Там, куда нас Одинцов водил?
— Ну, помню, — икает Анька. — Буровила что-то про бесплодие свое.
Я поднимаю на Аньку глаза. Мне сейчас важно не расплакаться.
— В общем, все неточно и зыбко. Но есть вероятность, что я беременная. Не от Миши, конечно. Если бы он, то уже либо вранье, либо стопроцентная беременность. Мы с ним в последнее время не спали вместе. Наверное, месяца два до расставания ничего не было. Ему все некогда, а я злилась. А когда ему было когда, я мстила и не давала.
— А кто тогда? — Анька встряхивает головой, как мокрая собака. От нее разве что брызги во все стороны не летят, но волосы мотаются туда-сюда, как собачьи уши.
— Догадайся с трех раз, — язвлю, не удержавшись.
— Одинцов? — ахает подруга. Глаза у нее как блюдца. Сейчас она на белку похожа еще больше. В другое время я бы похихикала, но в данный момент не смешно вообще.
Анька одним махом выпивает бокал вина. Залпом, как водку. Закашливается. Я заботливо стучу ее по спине. С чувством так вколачиваю ладонью.
— Да ну, нафиг, — давит она из себя между кашлем, — Ерунда какая-то. Сколько тут прошло? Неделя? Вообще о чем-то говорить не о чем. Бред собачий. С чего ты взяла-то?
— Да, — смотрю в сторону и вяло рукой развожу, — зацепиться почти не за что. Два дня меня по утрам тошнило. Я думала, что отравилась после нашей попойки в среду. Одинцов сегодня меня в клинику потянул. А там… сказали, что вероятность есть.
Анька открывает и закрывает рот. Долго ничего не говорит. Краем глаза я вижу ее реакцию.