Читать интересную книгу Том 9. Преображение России - Сергей Сергеев-Ценский

— А поскольку подписи нет? — продолжал допытываться Петр Афанасьевич.

— А поскольку нет, — что же он стоит? Рублей двадцать, — неуверенным тоном ответил Саша.

Геня предложил вдруг:

— Можно отнести Сыромолотову, пусть подпись свою поставит.

Это возмутило Надю:

— Кто же отнесет? Ты, что ли? Я не понесу ни за что, — он обидится!

— Гм… да-да… — снова зашевелил губами Невредимов.

Он взял со стола этюд, подошел с ним к окну, отставил на всю длину вытянутой руки, откачнул насколько смог назад голову, смотрел на него внимательно и долго и, наконец, спросил Сашу:

— А это что же такое за оценка, — к чему она? Ведь это он — я так понял — Наде дал для лотереи с благотворительной целью?

— В том-то и дело, что для лотереи, — сказал Саша, — и всякому лестно будет взять билет за рубль, а выиграть этюд в пятьдесят рублей… Это ведь у нас должен быть гвоздь лотереи, и вдруг — подписи нет, — все дело испорчено!

— Да-да-а… Теперь я понял… А что, как ты думаешь, — поглядев несколько лукаво, спросил Петр Афанасьевич, — если я возьму, допустим, пятьдесят этих самых рублевых билетов, может он мне достаться, а?

— Вполне может, вполне! — выкрикнула за брата Надя. — Берите, дедушка, берите, милый!

И кинулась ему на шею, чтобы разрядить напор впечатлений этого дня.

— Конечно, берите! — согласился с нею Саша.

И дед понес этюд в свой кабинет, а через две-три минуты вышел оттуда и передал с рук на руки Наде десять золотых пятирублевых монет.

Глава третья

Пролог трагедии

I

Звонким косым дождем летели на тротуары стекла из яростно разбиваемых окон… В окна вылетали здесь и там на улицы обломки мебели, разорванные книги, клочья картин… Энергичные крики избивающих, вопли избиваемых, револьверные выстрелы с обеих сторон… Полиция усиленно делала вид, что она заботится о порядке и тишине, а беспорядок, и крики, и вопли нарастали с каждым часом…

Улицы гремели, а между тем это были улицы патриархально-провинциального некрупного города Сараево. Такими они были 16 июня[6] 1914 года, в полдень.

«Взрыв народного возмущения леденящим душу злодеянием» подготовлен был в полицейских участках Сараева наспех, но для того, чтобы толкнуть людей на разбой, достаточно бывает только иметь под руками тех, кто к этому делу способен, и дать им оружие и приказ.

Громили дома сербов.

Кто покушался на жизнь наследника австрийского престола и, наконец, убил его? — Два серба, которых схватили, которые сидят под арестом и нагло отвечают на допросах.

Один из них — Неделько Габринович, по профессии типографский наборщик, двадцати лет; другой — гимназист восьмого класса Гаврила Принцип, девятнадцати лет. Первый бросил в автомобиль Франца-Фердинанда бомбу, но не рассчитал скорости хода машины, и бомба, брошенная им, разорвалась в промежутке между машиной эрцгерцога и другой, с его адъютантами.

Машина эрцгерцога не пострадала; была несколько попорчена другая, и в ней ранен один из адъютантов. Габринович бросился бежать к реке Милячке, но не успел перебраться на другой берег, был задержан стражниками. Он заявил на допросе, что бомбы получил от белградских анархистов, — значит, нить покушения вела в столицу Сербии.

Франц-Фердинанд приехал из Вены в Сараево по серьезному делу, — это был вообще деловой человек, получивший воспитание строго военное. Император Вильгельм очень ценил его и называл своим другом, не скрывая в своем интимном кругу сожаления о том, что Франц-Иосиф слишком зажился и не дает возможности проявить себя Францу-Фердинанду, гораздо более одаренному, но достигшему уже пятидесяти трех лет в ожидании, когда, наконец, освободится для него трон.

Серьезное дело, по которому приехал эрцгерцог, был, конечно, смотр сил, подготовляемых Австро-Венгрией к борьбе за Балканы, — маневры в пограничной с Сербией полосе.

С кем именно затевалась эта борьба? — В первую голову с Сербией, которую правительство Австрии решило проглотить вслед за Боснией и Герцеговиной. Это был шаг, на который Франц-Фердинанд получил уже согласие своего коронованного друга Вильгельма. Но за спиною Сербии стояла Россия, правительство которой считало своей исторической миссией покровительствовать балканским славянам, так что война против Сербии неизбежно должна была привести к войне с Россией.

Однако неизбежно ли? Этот вопрос задавали себе политические деятели Австро-Венгрии, а в их числе и эрцгерцог Франц-Фердинанд, но успокаивали себя тем, что сказал в совете министров России тут же после аннексии Боснии и Герцеговины тогдашний премьер-министр Столыпин, а он сказал так:

«Министр иностранных дел ни на какую поддержку для решительной политики рассчитывать не может. Новая мобилизация в России придала бы силы революции, из которой мы только что начинаем выходить… В такую минуту нельзя решаться на авантюры или даже активно проявлять инициативу в международных делах… Иная политика, кроме строго оборонительной, была бы в настоящее время бредом ненормального правительства, и она повлекла бы за собою опасность для династии».

С точки зрения правительства Австро-Венгрии, внутренняя жизнь России в 1914 году мало изменилась сравнительно с осенью 1908 года, когда Россия должна была дать совет Сербии не бряцать оружием, так как прийти ей на помощь она не может: революционное движение и теперь не прекращалось, и «опасность для династии» оставалась в прежней силе.

Вместе с тем, учитывая свои силы, правительство Австро-Венгрии находило их достаточными, имея в виду огромные силы своего союзника — Германии. Правда, у России тоже был союзник — Франция, но Франц-Фердинанд был посвящен в план войны Германии на двух фронтах, Западном и Восточном, — план грандиозный и гениальный по своей простоте: сначала германские войска обрушивались на Францию и с быстротой, невиданной еще в истории войн, выводили ее из строя, затем перевозились на Восточный фронт, против России, которая к этому времени никак не могла бы успеть отмобилизоваться. Нападение на русские войска должно было ошеломить их своей стремительностью и доставить Германии и Австрии решительную победу в кратчайший срок.

Ближайшее будущее страны, трон которой он должен был занять, рисовалось Францу-Фердинанду вполне ясно. Приобретя Сербию, он думал ввести в своей империи федеративный строй, хотя и знал, что эти замыслы его не нравятся ни его дяде — Францу-Иосифу, ни политическим деятелям Венгрии, опасавшимся потерять тогда часть своего веса в общегосударственных делах. Но с мнением древнего старца, своего дяди, он не считал нужным соглашаться, а венгров он вообще не любил, что мешало ему овладеть мадьярским языком, хотя он и пытался что-нибудь из него усвоить.

Он приехал в Сараево со своей морганатической супругой, герцогиней Софией Гогенберг, бывшей графиней Хотек, чтобы доставить ей развлечение этой поездкой. Он имел от нее нескольких детей, но прямым наследником его, когда он занял бы престол, считался его племянник, двадцатисемилетний Карл, полковник одного из гвардейских драгунских полков.

Когда взорвалась бомба, брошенная Габриновичем, — стеклянная банка, начиненная гвоздями и кусками свинца, — и ранила, кроме одного из адъютантов, поручика Мерицци и еще несколько человек из публики, густо запрудившей набережную реки Милячки, эрцгерцог приказал остановить свою машину и вышел из нее. Убедившись, что поручик Мерицци ранен хотя и в голову, но не опасно для жизни, он приказал отвезти его в больницу, на перевязку, а сам направил свой автомобиль к ратуше, где его уже ожидали представители города и наместник края Патиорек, ничего не знавшие пока о покушении.

Его приготовились встречать речами, и ратуша была декорирована национальными и государственными флагами, а он вошел в нее взбешенный тем, что здесь так чинно и торжественно, в то время как на его жизнь только что покушались.

— В меня бомбы на улице бросают, а вы!.. — закричал он.

Это произвело должное впечатление. Герцогиня принялась успокаивать супруга, и это ей удалось. Франц-Фердинанд обратился к городскому голове:

— Вы, кажется, хотели произнести речь? Можете начинать.

Обескураженный голова едва обрел дар слова. Гораздо более речиста была уличная толпа: в ней нашлись, как всегда, очевидцы, утверждавшие, что эрцгерцог убит. Тысяча человек собралась перед ратушей, чтобы убедиться в этом. Когда Франц-Фердинанд вышел на балкон и его узнали, раздалось громовое «Hoch!»

На балконе стоял наследник австрийского престола под руку со своей супругой. Он был предметом внимания толпы, вселившей в него самонадеянность. Что может случиться скверного с тем, которого, очевидно для всех, хранит провидение, которого так боготворят подданные? «Ничего не может случиться скверного», — только так и мог ответить себе едва ли не всякий на месте эрцгерцога. И когда Патиорек посоветовал Францу-Фердинанду провести остаток дня в ратуше, пока полиция очистит улицы и допросит бомбометчика, эрцгерцог высокомерно сказал на это: