острова Колгуева, говорят, целое стадо живет. Ревут звери, сайку ловят, на северное сияние с интересом поглядывают, клыки отращивают. Второе стадо у земли Франца-Иосифа жир нагуливает.
Все зависит от человека, он, увы, решает, быть в Арктике живой душе или не быть, и худо, когда попадает в северные края человек недобрый, что все подгребает под себя, нажимает на спусковой крючок ружья по делу и без дела, считает собственную персону пупом земли, богом и чертом в едином лице, – вот тут зверю приходится туго.
В Ленинграде, где живет Леша Медведев – он об этом рассказывал, – раньше как было: если где-нибудь в канале появлялась худая заморенная утчонка, всякий человек – и здоровенный, умудренный опытом мужик, и школяр, ничего еще в жизни, кроме парты и мела не видавший, хватались за булыжники, норовили ту утку прикончить, чтобы не плавала по каналу и не мозолила глаза. А сейчас утки даже зимуют в узких водяных протоках, кормятся тем, что им с берега посылают. Существует даже специальная служба помощи оставшейся на зимовку в городе дичи. Да, все зависит от человека.
Наконец-то совладав с непокорной костью и разрыв вторую песцовую кладку, медведь снова выкупался в свежем снегу, попинал лапами воздух, двинулся дальше – от кладки к кладке, раскурочивал их, выбрасывал то, что не нужно, удивлялся плюшкинской запасливости песцов и съедал то, что можно было съесть.
Почуяв неладное, откуда-то вынырнули хозяева схоронок, остановились в горестном недоумении, белые пушистые физиономии их были заспанны, черные глаза совсем слиплись, хвосты по-собачьи поджаты. Один песец тявкнул жалобно, выбил из себя какой-то задавленный хрип, ему подыграл второй, заскулил тоненько, по-ребячьи: уж лучше бы сами съели все продукты, не прятали, третий песец повел себя иначе, он напружинился, взвился в воздух, понесся к белому грабителю, нырнул ему под лапу, прямо из когтей выхватил кость с примерзшим к ней мясом, которую медведь собрался было обглодать, и понесся скачками прочь. Медведь внимательно поглядел ему вслед, хотел было рявкнуть, всколыхнуть морозный застойный воздух своим голосом, но передумал, махнул лапой – плевать! – оторвал от снега мягкий толстый зад и, вихляясь из стороны в сторону, двинулся к очередной схоронке: есть медведь, в общем-то, уже не хотел, но и правила тоже не нарушал, не позволял себе расслабляться. Если можно было урвать и разгрызть мозговую кость – не отказывался от этого удовольствия.
Минут через двадцать из-за дальних, синеватых, похожих на обломки скал, небрежно брошенных на лед, торосов пришагал еще один медведь – беспокойный, с недобрым черным взором – серьезный дядя, настоящий добытчик, каких Суханов видел немало и всегда удивлялся их умению ловить рыбу или выслеживать нерпу. Нерпа делает во льду пять-шесть отдушин, чтобы выскакивать на воздух, а выскочив, хватить немного жидкого полярного кислорода, поглядеть на небо, зацепиться глазами за одинокую черную звездочку, застывшую в необъятном выцветшем пространстве, и снова нырнуть обратно. Таким добытчикам нерпичья жизнь знакома до мелочей – за долгую свою жизнь иной дядя успел и не то изучить. Добытчик заваливает отдушины ледовыми обломками, накатывает на них снежные валки, оставляет свободной лишь одну прорубку, садится у нее и начинает ждать хозяйку. Умный медведь знает, что на морде у него три приметных сажевых точки – два глаза и нос, и прикрывает эти точки лапой, маскируется, как партизан. В серой мгле, когда все предметы теряют свой рисунок, расплываются, пропадают, медведя только по этим трем точкам и можно определить: если движутся три точки – значит, идет косолапый.
Сколько нерпа ни сидит в морской глуби, а выход ей на свежий воздух все равно нужен. Ткнется в одно отверстие – забито, в другое – тоже забито, а над третьим медведь скрючился, добычу поджидает. Хитрее и умнее белого медведя-умки на Севере нет.
У кормы, где работала теплая водоотливка, парила полынья, свинцово-темная, бездонная. У полыньи столпились люди – все пробовали взять на самодур сайку. Но головастая рыба сайка не шла на крючок. На медведей ловцы сайки не обращали внимания – приелись косолапые. Другое дело сайка.
А головастая рыба сайка все не ловилась и не ловилась – не хотела признавать цветастые заморские крючки, украшенные фазаньими перышками, и затененную, совершенно неотличимую от воды леску – рыба смеялась над ловцами.
Второй медведь, пришедший из-за далеких торосов, сделал круг, беря ледокол в кольцо и внимательно его изучая, – взгляд его был цепким, острым, хмурым, он словно бы уже считал ледокол своей собственностью и теперь прикидывал, что с этой горой железа делать, недовольно покосился на первого медведя, задрал голову вверх, словно бы спрашивал у кого-то: что это за чучело топчется неподалеку? Суханову даже показалось, что этот угрюмый здоровяк отвесит своему сородичу затрещину, но здоровяк сдержался, только рявкнул, выбив из ноздрей клуб пара, и первый медведь шарахнулся от него, затряс сальным мягким задом, отбежал в сторону – понимал, что второй медведь сильнее, драку с ним он проиграет.
Здоровяк опустился на «пятую точку», не боясь примерзнуть ко льду, сложил молитвенно лапы на груди и посмотрел вверх, на палубу, где стояли Суханов и Леша Медведев, также выбравшийся на свежий воздух.
– Попрошайничает. Чего-нибудь сладкого бы ему, – сказал Леша.
– Сладкое еще надо заработать.
Было холодно. Ветер дул с запада, острый, он прошибал чуть ли не до костей. Металл на морозе раскалился, к нему нельзя было прикасаться – пальцы прилипали намертво. Ветер подвывал тоскливо, поднимал ледяное, спекающееся до каменной твердоты крошево, скручивал в хвосты, норовил дотянуться до людей, но не осиливал, размазывал крошево о борт атомохода, сипел и гоготал пьяно, куражливо. От такого концерта тянуло в тепло, в помещение.
– Зарабатывать сладости он не умеет, – Леша часто поморгал глазами, оценивая здоровяка с верхотуры. – Его надо за так угощать.
– За так съесть сладкое и дурак сумеет. Эй, парень! – выкрикнул Суханов, обращаясь к медведю. Медведь втянул голову в туловище, сощурился озадаченно: не понял, к нему обращаются или не к нему. – Хочешь заработать сладкого? – Медведь в ответ поскреб лапой затылок, вытянул по-человечьи ноги. – Вот видишь, Леша, он хочет заработать, только не знает, как, – сказал Суханов. Вспомнил, что в каюте у него находится пластмассовое гимнастическое кольцо, доставшееся в наследство от предшественника. Кольца эти лет пятнадцать назад были в моде, с их помощью девчонки старались сохранить фигуру, развить гибкость, но из моды они вышли довольно быстро, как вообще быстро выходят из моды различные легковесные вещи и увлечения. – Сейчас мы тебе подскажем, как можно заработать сладкое, – сказал Суханов и отправился к себе в каюту.
– Ну что, брат? – спросил Леша у здоровяка.
Тот, будто бы не понял вопроса, прошелся