Парень потупился, потом вскинул ладони, как будто сдавался.
— Возьми меня с собой, Прыгун.
— Тебя? — Леций очередной раз удивился, — вот так сразу?
— Тебе же нужен хороший нхои?
— Допустим. А тебе-то что за радость, Урви?
— Да скучно здесь. Это ты правильно сказал. Давно прошусь на какую-нибудь неосвоенную планету, а меня тут держат. А тут что? Одни пески и никаких проблем — оазис!
— Так тебя и со мной не отпустят.
— Я сам уйду.
— И загнешься, как нхои Зегс у нас в Центре.
— Зегс погиб от полной изоляции. А я свободен. И я же буду при тебе и при твоей энергии.
— Всё равно я не понимаю, — сказал Леций, — насколько я знаю, никакой свободы у вас нет. Вам необходимы периодические слияния для обмена энергией и информацией. Для поддержания своей целостности.
— Это необходимо как раз тем, с кем ничего не происходит, — заявил Урви, — супчик надо помешивать. Мы для того и живем в таких разных условиях на разных планетах, что нам необходим весь диапазон впечатлений. Нам нужна раскачка, ведь мы, при нашей приспособляемости, очень скоро достигаем полной стабильности, а это — гибель. Если не будет борьбы снаружи, она тут же начнется внутри. Без борьбы нет жизни. Но если мы будем искать с тобой канал, впечатлений мне хватит надолго. Я уверен.
— В этом — я тоже, — усмехнулся Леций, — но хотелось бы знать однако, что по этому поводу думает Дрод?
— Да плевал я на Дрода!
— Ого! А у вас не так всё просто.
— А у вас?!
Оборотень стоял перед ним в ночном халате, из-под которого торчали тощие ноги в сандалиях. Для мужчины он был слишком маловат, ему не хватало массы. И очевидно, что в этой пятерке он был самым бесправным. И самым стоящим, пожалуй.
— Я бы тебя взял, — сказал Леций, — ты мне понятен. Но конфликт с твоей непредсказуемой родней мне ни к чему. Давай сделаем так, чтобы Дрод сам этого захотел.
— Как это? — вытаращился Урви.
— Ты — не самая хитрая часть в вашей куче. Это уж точно. Вся хитрость досталась не тебе.
— И что ты предлагаешь?
— Я заметил, что ваш Дрод хочет контролировать всё и вся. Амбиции, как я вижу, достались ему.
— Да, это верно.
— Мне кажется, ему понравится идея приставить ко мне соглядатая. Поговори с ним, и пусть он сам мне это предложит.
— А если нет?
— Нет, значит, нет. Я еще могу понять, что Льюис украл девушку… но чтобы воровать Оборотня! Это уж слишком.
Рано утром, чуть только рассвело, он вышел во внутренний двор. Слуги еще спали, и это было кстати. Он хотел видеть эти места, где так долго жил его отец, и этот сарай, который описывала ему Алеста. И он не хотел, чтобы ему мешали.
Итак, отец вставал на рассвете и видел этот самый пейзаж: вот эти конурки, вот это зеленоватое небо, эту желтую траву. Здесь холодные ночи и жаркие дни, здесь много песка и мало воды. Здесь есть и пышные фруктовые сады, но здесь так тоскливо!
А может, это просто ему тоскливо везде и всегда? И куда бы он ни бежал, хоть на Оринею, хоть в другие галактики, его будет тянуть на Землю… потому что центр мироздания всё еще на Земле, там, где Ингерда. Он всё ещё не доказал ей чего-то, не объяснил, не внушил, не переделал ее ни капли за полвека и почему-то чувствовал, что самого главного о нем она так и не узнала.
Он даже поймал себя на мысли, что ему как мальчишке хочется великого подвига, чтобы она непременно об этом узнала. Узнала и горько пожалела, что бросила такого мужа. Но, увы, его ждали не подвиги, а долгие и нудные поиски каналов, переговоры и компромиссы. Это был его удел: он со всеми договаривался, он всех прощал.
Иногда это выглядело как слабость. И такая женщина абсолютно не понимала, что он делает и зачем. Она понимала, когда он освобождал дворец от дуплогов, круша стены. Это ей нравилось. А когда он угождал очередной земной комиссии, ее это раздражало. Она до сих пор не понимала, почему он не убил Грэфа, а уж то, что он расшаркивается с Оборотнями, она ему и подавно не простила бы.
Постепенно дворец начал просыпаться. Мимо пробегали сонные слуги с ведрами и корзинами, удивленно на него оборачиваясь. Леций старался их не замечать. Потом увидел, что к нему идет Дрод собственной персоной. Верх его был эффектен, но тощие ноги довольно нелепо смотрелись под набедренной повязкой.
— Не спится нашему гостю? — сладко улыбнулся он.
— Осматриваюсь, — сказал Леций.
— Можем подняться на крышу, там смотровая площадка и потрясающий вид на оазис.
— Не откажусь. Но сначала покажи мне тот сарай.
— Какой сарай?
— В котором жил мой отец.
— Мы не знали, что он твой отец, — развел руками Оборотень, — иначе он жил бы не в сарае!
— И он не знал, — ответил Леций, — иначе жил бы на Пьелле, а не в вашей зеленой песочнице.
— Как иногда запутанна жизнь! Вот, посмотри. Здесь никто теперь не живет, одни инструменты.
Он заглянули внутрь темного, дощатого строения без пола. По углам стояли лопаты и метлы, в центре чернело утоптанное костровище, в глубине угадывалась широкая лавка, на которой стояли горшки и ведра.
— У него хоть одеяло было? — спросил Леций с тоской, — и подушка?
— Конечно. Мы бережем ценных работников. Здесь континентальный климат, ночи холодные. У него было бы и больше, но он сам был неприхотлив. Этот сарай его устраивал.
— В том смысле, что он был нем и ничего не говорил по этому поводу?
— Слуги есть слуги, — жестко сказал Дрод, — они должны знать свое место. Ты сам это знаешь.
Леций своих слуг баловал. Они ни в чем не нуждались, он позволял им паразитировать, как и всем аппирам, вместе взятым, и ничего хорошего из этого не получалось. Он не знал, кто из них двоих прав, какая крайность хуже, и как найти золотую середину, поэтому просто промолчал.
Они вышли на свет. Утренний прохладный воздух как будто дрожал в робких еще солнечных лучах.
— А она жила вон там, — сказал Дрод услужливо.
— Кто?
— Та, о которой ты запрещаешь говорить.
Леций увидел совсем крохотный сарайчик, больше похожий на конуру. Только ребенок мог бы там выпрямится во весь рост. Сердце невольно сжалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});