Были в Киеве гости и из таинственной далекой Биармии. Являлись они туда с великолепными мехами и другими пушными товарами, да такими, что их, кроме как от них, здесь, в Киеве, и достать нигде возможности не было… Но более всего понабралось хитрых, пронырливых византийцев, которые чувствовали, что тут им всегда нажива будет, что есть возможность выбрать многое из навезенных со всего света товаров. С ними приходили и сухощавые итальянцы, и персы, и люди из только что нарождавшегося тогда армянского царства. Изредка являлись здесь с виду похожие на евреев (евреи, уж само собой разумеется, не оставили без своего благосклонного внимания этот благодатный край и явились сюда чуть ли не одними из первых), но черные люди, с запасами слоновой кости, золотом и драгоценными камнями. Страну свою они называли Эфиопией и говорили, что их владыки происходят от самого мудрого царя израильского Соломона.
Весь этот сборный люд всегда был покоен и за себя, и за свое имущество. Никогда и никому не дали бы их в обиду князья киевские Аскольд с Диром.
Переменились они с того времени, как храбрые, беспечные они вместе с Рюриком делали набеги то на франков, то на бриттов, то на земли приильменские. Так же отважны и храбры они были, как и прежде, только молодость ушла от них; не манили их уже шум битв, но чудный край своими красотами заставил растаять лед вокруг скандинавских сердец, они увлеклись покоем, отдались ему и жили для счастья тех людей, которые вверили в их руки свою судьбу.
— Ласковей князей наших искать не найдешь! — говорили в Киеве.
— Что солнце на небе!
— Вон, на Ильмене не так! Из их же роду князь, а, рассказывают, совсем другой, забрал ильменцев в ежовые рукавицы и дохнуть не дает.
— Так то на Ильмене… Там так и нужно…
— Особенно с новгородцами…
— Верно! Таких буянов поискать еще…
— Мы — не то: коли хорошо, так и живем мирно…
Так говорили на Днепре.
Но нет полного счастья на земле. Как ни счастливы были князья Аскольд и Дир, а нет-нет — да и защемит тоской их сердце. Вспоминалась им прежняя жизнь. В немой тишине слышался отдаленный шум битв, звук воинских рогов, звон мечей, стук щитов, и среди всего этого чудился старческий, но крепкий голос певший с восторгом:
С войною слава неразлучна, Нет в мире лучше дел войны.
Кто не был ранен — прожил скучно, Как осень, дни его темны…
И в этом таинственном голосе они узнавали голос старого берсекера Рулава, умершего под эту песнь на их же глазах.
Да, в светлой Валгалле охотится теперь старый берсеркер за чудным вепрем. Устав от охоты, пирует он в чертоге Одина, дивной красоты валькирии ласкают его там, а на земле скальды своими вдохновенными сагами хранят в памяти потомства его славное имя…
А их имена никто не вспоминает. Скальд не сложит в честь их саги, ни одна мать не назовет их именем своих сыновей, они забыты, забыты навсегда…
Они — берсекеры старого Белы… Валгалла не ждет их: они сами забыли, что каждый норманн рожден для войны…
И грустно, и скучно становилось витязям, когда такие мысли приходили к ним. Скандинавская кровь давала себя чувствовать.
— Что нам делать? — спрашивали они друг друга.
— И дружина скучает… Столько молодцев без дела…
— Идти в поход…
— Куда?
В самом деле, куда? Не на Ильмень же! Там свои, там — Рюрик и Олег с отборной дружиной. В Биармию? А где она? Найти ее трудно…
И все чаще и чаще в такие минуты тоски по прежней привольной жизни обоим витязям приходила на память Византия…
5. ПЕРВЫЕ ИСКОРКИ
Но не одни князья подумывали о ней.
Было в княжеской дружине много горячих голов, помнивших свою Скандинавию и считавших, что «нет в мире лучше дел войны». Они не роптали на Аскольда и Дира за их бездействие открыто, но между собой в разговорах только и вели речь о так близкой к ним Византии…
Всем в Киеве от наезжих гостей было известно, что в этом городе скопились богатства целого мира, что народ там труслив и изнежен, что власть слаба, а потому и манила к себе, как запретный плод, княжескую дружину эта столица…
— Не узнать совсем наших конунгов! — говорили старые варяги. — Куда делась их прежняя храбрость?
— Засиделись на одном месте…
— Так других послали бы…
Есть народ.
— Еще бы! Вот Всеслав, даром, что не норманн, а славянин — храбрее льва…
— Уйти бы от них самим…
— Нельзя!…
— Отчего?
— Мало нас!… Что мы одни-то поделаем?…
— И славяне пойдут за нами…
— Ну, те без князей и шагу не сделают…
— Пожалуй, что так.
— А следовало бы мечи зазубрить, тетивы у луков развились…
— Поговорить бы с Аскольдом, а нет — с Диром.
— Так они и будут слушать!
— А что же? Хотя они и ярлы, а без нас ничего не значат.
— Да, вот, пир будет, так тогда…
Так и решено было среди варягов завести с князьями речь о набеге на Византию во время ближайшего пира…
А он не заставил себя ждать. Оба витязя любили попировать время от времени среди своей дружины, именитых киевлян и наиболее почетных «гостей». Созывались они в княжеские гридницы, уставленные столами, усаживались за них, и начинался после этого пир на весь мир.
Подавали на столы целых жареных кабанов, рыбу всякую, птиц, что поставляли к княжескому двору опытные звероловы и птицеловы из окрестных лесов, а крепкий мед и вино фряжское рекой лилось.
А во время пира выходил сперва скандинавский скальд с лютней, а за ним киевский баян вещий с гуслями, начинали они петь своими старческими голосами каждый про свою старину, и, слушая скальда, забывали князья и тоску свою, и горе, переносились душой в родимую свою страну, в ее фиорды, и тоска как будто отходила от них, чтобы потом явиться с новой силой, как только в княжьем тереме замолкал шум веселого пира.
Не забывали при этом князья и своего народа. Пока они пировали в гридницах, на теремном дворе тоже шел пир. Выкатывались людишкам киевским бочки меда; те мед, вино похваливали да славословили князей своих любимых. Вот и теперь на этот пир, по обычаю, созваны были норманнские дружинники, знатные киевляне и почетные гости.
В эту пору из последних в Киеве были одни только гости византийские. Они явились на княжеское пиршество. Пятеро их было: Лаврентий Валлос, Анания из Милета, Флорид Сибин и природные византийцы: Алциад и Ульпиан. Каждый их них уже по нескольку раз бывал на княжеских пирах, и они всегда старались попасть на них, дабы первыми узнать все, что делается в княжеских гридницах.
Так и теперь они первыми из приглашенных на пир явились в княжий терем.
Там уже все было готово к званому пиру. Кроме византийских гостей, по гриднице расхаживало несколько норманнских дружинников в ожидании появления князей.