И я замолкаю: значит, мое поведение не осталось незамеченным. Тренер выглядит так, будто удивлена, что Оливия Джэгер продержалась так долго, учитывая сложившиеся обстоятельства.
Она уходит, а ее вопрос повисает в воздухе. Эми подбегает ко мне.
— Боже мой.
— Она правда бросила школу? — присоединяется Крисджен.
В глазах Эми отражается веселье, и у меня в горле встает комок. Я отворачиваюсь, делая вид, что смотрю в телефон. Мир, обычно такой неподвижный и привычный для меня, вращается перед глазами, и я закричу, если не уберусь отсюда.
Мне нечего доказывать. Не знаю почему, но я считала, что должна. Особенно тебе. Вот что она имела в виду, когда сказала «береги себя». Если бы не я, она была бы здесь. И она была бы счастлива.
Итак, Оливия ушла и позволила мне выиграть.
Она просто позволила мне выиграть. Вот так просто.
Эми разговаривает с Крисджен, а я смотрю в телефон, мой большой палец завис над экраном, а голова кружится в миллионе разных направлений, так сильно, что я не осознаю своих действий.
Ее очарование теперь исчезнет. Это хорошо. Какой бы ни была моя одержимость, Лив оказала мне услугу. Я могу сосредоточиться на других вещах: парнях, друзьях, подготовке к балу, выпускному и колледжу.
Все кончено.
— Теперь ты играешь! — восклицает Эми, и я вновь переключаю внимание на подруг. — Почему ты ноешь?
— Мне нравилось мое незначительное участие, спасибо, — отвечает Крисджен. — Я не могу играть за Джэгер. Особенно против «Гиббон Кросс».
— Ага, — со вздохом соглашается Эми. — Похоже, Джэгер хоть в чем-то была хороша.
Я зажмуриваюсь, моя грудь болезненно сжимается. Я не могу… Я не могу.
И я срываюсь с места, распахиваю дверь и направляюсь обратно в раздевалку.
— Клэй! — кричит мне вслед Эми.
Но я продолжаю идти.
Я не должна злиться из-за этого. Мне не три года. Она подставила команду, но в остальном это не потеря. Я выгнала ее. Сделала то, что намеревалась. Я выиграла.
Так почему я хочу выбить каждую дверь, что попадается мне на глаза. Я прохожу мимо Меган в раздевалке, ожидая неприязненного взгляда, но, как только она видит мое лицо, легкая улыбка появляется у нее на губах.
Теперь она получит ее. И никто об этом не узнает.
Раздевшись, я заворачиваюсь в полотенце и иду в душевую кабинку. Закрыв занавеску, включаю воду, делаю глубокий вдох и выдох и позволяю горячей воде смочить волосы и успокоить меня. Я зажмуриваюсь, мои плечи тяжелеют, а голова, кажется, весит сто фунтов. Я просто хочу сесть.
Я просто хочу…
Но внезапно кольца на перекладине для шторки снова соединяются. Я открываю глаза, оборачиваюсь и вижу, как Лив заходит со мной в кабинку. Мое сердце подпрыгивает, когда она закрывает за собой занавеску и подходит ко мне, прижимая полотенце к телу.
На мгновение меня охватывает облегчение. Она здесь. Она не ушла.
Я вновь обретаю голос, снова уверенная в себе, и пытаюсь скрыть улыбку.
— Какого черта ты делаешь? — шепчу я. — Выйди. Сейчас же.
Я тянусь за полотенцем, чтобы прикрыться, но одним быстрым движением Лив стягивает свое и сразу же отбрасывает мою руку. Я смотрю на ее обнаженное тело, и воздух покидает легкие. Моя грудь сжимается, и я едва замечаю, как она прижимает меня к стене, когда откидывает голову назад и смачивает волосы. Потоки воды каскадом стекают по ее золотистой коже, и я не могу дышать, когда капли стекают по ее груди и капают на пол с затвердевших сосков. Мой клитор пульсирует: я снова ненавижу ее.
Она встречается со мной взглядом, приглаживает волосы и приближается ко мне, пока ее соски не касаются моих. Я ни о чем не могу думать и не могу глотать.
— Наверное, отдельные душевые кабинки, что установила твоя гомофобная мать, были не такой уж и плохой идеей, — замечает Лив.
Я заворожена тем, как она откидывает голову назад, открывает рот и подставляет его под струю, наполняя водой. Пульсация между моих ног так сильна, что из меня практически вырывается стон.
Она целует меня, открывая рот, из-за чего теплая вода попадает мне в рот, стекает по подбородку и шее, и, облизывая губы, я жажду большего, потому что ее вкус сводит меня с ума. Внизу все пульсирует и неистово бьется, как барабан. Я хнычу, приближаясь к финалу, но тут она отстраняется.
Мои губы дрожат, и я в течение минуты не могу подобрать слов.
— В-выйди, — требую от нее.
Но Лив не выходит. Схватив насадку для душа с крючка, она прикладывает ее мне между ног, и я задыхаюсь, едва не вскрикнув.
— Ах, — вздыхаю я, обхватываю ее лицо ладонями и, почти в слезах, прижимаю к себе, это так приятно. — Лив…
Брызги летят вокруг меня, и я уже слишком близко, чтобы остановиться. Прижимаюсь к ней, ее лоб прислоняется к моему, пока она наблюдает за тем, что делает со мной, и мой оргазм достигает пика, я настолько возбуждена, что ей не требуется времени, чтобы завершить начатое. Жар заливает мой живот, бедра дрожат, колени слабеют, и я слышу голоса и хлопанье шкафчиков, как только прикрываю рот рукой и кричу.
Черт. Я трясусь, не понимая, плачу ли я, потому что это безумно приятно.
— Ты не чувствуешь с ним то, что чувствуешь со мной, — шепчет Лив. — Не так ли?
Я вздрагиваю и прижимаю ее к себе, каждый мускул сжат, и я не могу этого вынести. Ничто не ощущается, как это. Ничто.
— Ненавижу тебя, — бормочу ей в ухо.
Но вместо того, чтобы отстраниться, касаюсь губами ее кожи.
О, боже. Она позволяет оргазму пройти через меня, прежде чем ученицы занимают остальные кабинки душевой.
— Жаль, что ты потратишь на него время, — хриплым шепотом произносит она, пар клубится вокруг нас. — Мы могли бы неплохо повеселиться.
Могли бы.
Я не смотрю, как она берет свое полотенце и выходит. Я опускаюсь на пол, не в силах сдвинуться ни на дюйм в течение нескольких минут, пока все принимают душ, одеваются, и звенит первый звонок на урок.
Она сказала: «Могли бы неплохо повеселиться». Могли бы.
Когда я, наконец, выхожу, то вижу: ее шкафчик открыт и пуст.
***
На протяжении нескольких дней распространяется слух о том, что Оливия Джэгер будет заканчивать обучение на дому: какая-то история о том, что она нужна своей семье, но почти все знают, что я причастна к этому. Косые взгляды встречают меня, когда я прохожу мимо учеников по коридорам или в кафетерии, некоторые одобрительно улыбаются, а другие смотрят с небольшой долей страха в глазах. Появляется множество предположений о том, что я якобы сделала, чтобы отпугнуть ее, но никто точно не знает, что именно произошло.
В среду я прохожу мимо ее шкафчика и замечаю, что цветы все еще висят здесь, уже засохшие и пожелтевшие. Видела ли она их перед тем, как ушла? Она бы забрала их, если бы захотела.
Мне надо вручить их ей. Она не обманывала. Оливия не вернулась в школу. Она говорила всерьез.
Я сижу на математике, нашем пятом уроке, на который мы ходим вместе — или раньше ходили, — ее стол слева от меня, в самом начале, все еще пустой. Хорошо, что ее здесь больше нет. Лив всегда выглядела совсем по-другому. Все это серебро в ее ушах, сверкающее в солнечном свете, льющемся через окна, очень отвлекает.
Одежда шлюхи, короткие юбки и красная помада цвета пожарной машины, в которой никто не понимал смысла. Точнее, она ведь пыталась привлечь внимание парней, верно? Лив вела себя так, хотя это и казалось противоположным тому, чего, как думается, она хотела бы.
И все же. Помада действительно идеально подходила тону ее кожи. Маленькие косички, выглядывающие из ее хвостиков, выглядели так, будто сами там выросли, и было трудно не смотреть на нее.
Любому было трудно не смотреть на нее.
Я делаю глубокий вдох и выдох. Теперь в школе стало спокойнее. Я лучше. Чище.
Вспоминаю нашу встречу в душе, и, черт возьми, какое удовольствие это принесло, но, если бы кто-нибудь узнал, это уничтожило бы меня. Друзья могли бы понять, но их родители — нет. Бабушка отправила бы меня на терапию, и родители бы просто сломались, думая, что потерпели неудачу после стольких потерь.