Береги себя, Клэй.
Что это значит?
Одиннадцать
Клэй
Я просматриваю аккаунты Лив в «Твиттере» и «Тиктоке», но она ничего не публиковала со дня Ночного прилива. Ничего с момента наших разборок. Ничего о флаге или моей фотографии на кровати Мэйкона, которую разослали всем нашим друзьям.
Я нервно делаю глубокий вдох. Что-то произошло. Точнее, для нее абсолютно нормально отказываться признавать меня, но она не появлялась в социальных сетях. Даже не обменивалась колкостями с политиком и не требовала справедливости в Судане.
Ничего. Нет даже ответа на то, что кто-то поздравил ее с днем рождения.
А он сегодня. Теперь ей восемнадцать, она все еще школьница, но в остальном для Мартелл не осталось никаких законных препятствий.
Я вытаскиваю флаг из-под кровати и кладу в рюкзак. Выхожу из комнаты, иду по коридору, по пути касаясь рукой двери в комнату Генри, и затем спускаюсь вниз по лестнице.
Прохожу мимо длинного стола с тремя маленькими стеклянными вазами с каллами и беру букет из одной, смахивая воду со стеблей.
Но затем я слышу, как мама окликает меня:
— Клэй?
Я останавливаюсь и вздыхаю, до меня доносится звук эллиптического тренажера из нашего домашнего тренажерного зала за кухней.
Наклонившись, я заглядываю внутрь и замечаю в окне позади нее, как встает солнце. Сегодня понедельник, и утром у нас тренировка в тренажерном зале. Оливия должна быть там. Я прячу букет за спиной.
— Мы придем на твою игру в эти выходные, — сообщает мама, пот блестит на ее груди в розовом спортивном лифчике.
— Вдвоем?
Она улыбается.
— Не стоит так нервничать.
Я приподнимаю бровь и отвожу взгляд. Игра пройдет на поле примерно в часе езды отсюда. Я удивлена, что отец будет дома.
— Раньше тебе нравилось, когда мы приходили на твои игры, — отмечает она.
— Много чего изменилось с тех пор. — Я переступаю с ноги на ногу. — Теперь мне просто нравится, когда вы не делаете вид, что женаты.
Возможно, мне бы понравилось, если бы они притворялись рядом со мной, ну да ладно.
Мама останавливается, выключает тренажер и смотрит на меня.
А я продолжаю:
— Думаю, мы можем согласиться, что видимость больше не причиняет боли, верно?
Однако боль в ее глазах доставляет мне радость, но мне это ненавистно. Раньше я любила маму.
Я знаю, что ей одиноко. Она страдает, а эта неделя особенно тяжелая для нее, но, похоже, от меня никто не застрахован. Теперь я начала издеваться над собственными родителями.
Почему отца сейчас здесь нет, чтобы поддержать нас? После всего, что мы потеряли? И неужели она правда сделала аборт, как сказал Мэйкон? Откуда он узнал о таком? Это был ребенок моего отца? Я не знаю, как такое возможно. Его никогда нет дома.
Похоже, мои родители еще меньше меня разбираются в жизни, и я никому не могу доверять. Даже бабушке. Вот какие они на самом деле.
Мама ничего не отвечает, и я разворачиваюсь и ухожу, прежде чем у нее появится такой шанс. С цветами в руках я забираюсь в свой бронко и еду в школу, все время сжимая их в кулаке, мчась к той, кому я больше не хочу причинять боль.
Коридоры пусты, на парковке стоит всего несколько машин, и я оглядываюсь, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. Карандаш свисает с нитки, прикрепленной к листку для согласия на совместное использование автомобиля на доске объявлений; я срываю его, оставляя карандаш на одном конце, а другой обвязываю вокруг цветочных стеблей.
Я втыкаю карандаш в щель в вентиляционном отверстии шкафчика Лив. Желтая краска на дереве соскабливается, когда я проталкиваю его, маленький букет свисает с внешней стороны ее шкафчика, несколько красивых белых лепестков опускаются на землю.
Возможно, ей не нравятся цветы. Она, вероятно, подумает, что это розыгрыш, выдернет их и выбросит, но вдруг она посчитает их красивыми, не обращая внимания на то, кто их оставил.
Что-то в честь дня ее рождения, поскольку она не получала цветы, или открытки, или конфеты на день Святого Валентина, как все мы, и мне было ненавистно это видеть.
Я ухожу, оглядываясь на букет, и в груди у меня трепещет. Всем нравятся цветы. Даже девочкам в байкерских куртках.
Лив должна скоро прийти.
Я направляюсь в раздевалку, открываю свой шкафчик и вешаю в него рюкзак. Достаю аирподсы и телефон из кармана. Флаг семинолов немного выглядывает из рюкзака. Сегодня после школы Лив будет работать в театре. Может, она будет одна, и мне удастся отнести его ей.
Я достаю пузырек с таблетками и открываю его, желая немного успокоиться, но останавливаюсь, на секунду уставившись на контейнер. Я не принимала их на выходных. Ни разу. С момента смерти Генри я, конечно, не нуждалась в них каждый день, но в этот раз я даже не подумала о них. Это странно.
— Ты в порядке? — спрашивает Эми, подходя ко мне.
Я закрываю бутылку и засовываю ее в рюкзак, быстро застегивая молнию.
— Конечно, — отвечаю я и закрываю шкафчик. — А ты?
— Все еще немного нервничаю.
И я знаю, о чем она говорит. Вчера Эми написала мне пятнадцать сообщений. Моя бабушка строго посмотрела на меня в церкви, поэтому я перевела телефон в беззвучный режим.
— Они не расскажут о том, что произошло, — успокаиваю ее я. — И кто знает? Они могли пересечь рельсы и немного повеселиться.
— Я беспокоюсь не об этом, — возражает она.
Я знаю. Джэгеры сами вершат правосудие, прежде чем идти в полицию. Я все еще чувствую себя ужасно из-за того, что Каллум и Майло разгромили их дом.
— Эй! — кричит Крисджен. Она подходит к своему шкафчику и по пути проводит рукой по моей спине. — Как ты, детка?
— Хорошо, — настаиваю я. — Да что с вами такое?
Почему они продолжают спрашивать об этом?
Подруги обмениваются взглядами, и Крисджен тихо произносит:
— Просто… Я знаю, как твоей семье тяжело… на этой неделе.
Я отворачиваюсь и убираю телефон в задний карман легинсов. Прошло четыре года со дня смерти Генри, и я жду, когда у меня защиплет в глазах, как это всегда бывает, когда мои мысли возвращаются к нему, но этого не происходит.
Меня что-то отвлекает. Это не… Я не знаю. Я скучаю по нему. Я так сильно тоскую. Конечно, я бы все отдала, чтобы он вернулся, но это не единственная потеря, которую я сейчас чувствую.
Я осматриваю комнату, ища глазами Лив, но ее нигде не видно.
И когда мы все направляемся в тренажерный зал, и я запрыгиваю на беговую дорожку, она все еще не появляется. Где она? Может, решила пропустить тренировку из-за дня рождения, но мне как-то не по себе.
Я вставляю в уши наушники и делаю вид, что включаю музыку, на самом деле проверяя аккаунты Лив, чтобы понять причины ее странного отсутствия. Прием у стоматолога. Неожиданная болезнь. День ухода за собой.
Внезапная смерть?
Но нет. Она ничего не выкладывала этим утром.
— Конрой? — кричит тренер, входя в тренажерный зал с планшетом. — Твое время пришло. Мне нужно, чтобы ты заняла место Джэгер на поле.
Рот Крисджен приоткрывается, когда она останавливает беговую дорожку:
— Вы это несерьезно.
Это место Лив.
Я поворачиваюсь к ним:
— Что происходит? Где теперь играет Джэгер?
Кумер переводит взгляд на меня, по ней видно, как она раздумывает, стоит ли говорить мне об этом.
— Она… покинула команду.
— Что?
— Все в порядке, — уверяет тренер. — Не беспокойся.
Она собирается уходить, но я спрыгиваю с беговой дорожки и останавливаю ее.
— Эй, подождите минутку. Она просто… она просто ушла? Да вы шутите.
Тренер поворачивается и смотрит на нас троих, остальные девушки прерывают тренировку, чтобы послушать.
— Она решила закончить этот год на домашнем обучении, — объявляет тренер.
У меня сводит живот.
— Что?
Чертовски больно.
Но тренер спокойно глядит на меня и отвечает:
— А что ты ожидала, Клэй?