Справа от меня Анна. Слева Николя.
Вообще за столом вся вчерашняя компания — гости остались ночевать в огромном доме юбиляра. Дядя Вася, отец Тольчи, хмуро вкидывает в себя пару рюмок, и морщины на его лбу разглаживаются.
Ай да борщ… Ай да Дашка…
Я, в промежутках между ложками, посматриваю на неё. Вчерашняя Маринка была её качественной копией. Поэтому я примерно представляю, что там скрывается под её сарафаном…
Потом Генка заводит свой мотоцикл и, напялив здоровенные очки на резинке, кричит мне, перекрывая рёв двигателя:
— Ну чё!.. Я на пасеку!.. Залетай на огонёк!..
Я наблюдаю, как его Атасная Пулялка скрывается за сараем, и бреду обратно в дом. Этот подонок мне нравится…
В приоткрытую дверь вижу Николя, сидящего на кровати в своей комнате. В Генкиной комнате… Здесь мой чёрный племяш спал и учил уроки; на стене до сих пор висит карта двух полушарий и постер Пушкина. А Николя сидит на кровати под знаменитыми бакенбардами.
— Здоров! — я прислоняюсь к косяку.
Николя кивает и похлопывает ладонью рядом с собой. Типа, присаживайся, друг. Я присаживаюсь.
— Ну… — я обвожу комнату взглядом. На самодельной этажерке Генкины учебники. Стоят корешками наружу. Анна встаёт с постели и выходит, прикрыв за собой дверь.
— О чём ты хотел поговорить? — я забираюсь на кровать с ногами. Николя наблюдает, как я опираюсь спиной о стену и скрещиваю голени.
— Это ты хотел поговорить, — отвечает он. Я вижу Генкин букварь. Между «Химией» и «Алгеброй» с цифрами «5». Пятый класс, что ли?
— Ну… — я чешу свою лысую бошку. — Эт самое… о чём?
— Я сегодня уезжаю, — говорит он. И уточняет, — мы уезжаем. Поэтому ты останешься здесь один…
Не один… хе-хе… с Генкой…
— Куда? — я смотрю на него, взявшись за свои пятки.
— Далеко.
— Зачем?
Он пялится своими чёрными гляделками. Симпотный сучок?.. Смех начинает щекотать моё нёбо. Николя, помолчав, отвечает:
— Мне нужно найти кое-кого…
Я шмыгаю носом:
— Специалистов?
— Типа того… — он вращает головой, разминая шею.
Симпотный сучок?..
— А ты какого, такого особого, рода специалист? — спрашиваю я. И, услышав эту фразу со стороны, опять сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.
Николя касается участка кожи под своим левым глазом:
— У тебя ресница… тут…
Я тру ладонью рядом с носом:
— Всё?..
— Всё.
Мы молчим некоторое время. Ганж перебил утреннее похмелье, и я плаваю в ватном облаке. Как себя чувствует Николя, не знаю… Наверное, тоже не плохо… По виду, во всяком случае…
— «Особого рода», — говорит он вдруг. — Значит, «особого рода».
Ему поговорить, что ли, по тяге? Так, я ещё часа три могу разговаривать без остановки…
Спрашиваю:
— В смысле?
— В прямом.
Странный крендель… Или он — пряник? Хе-хе… Спрашиваю:
— И чё?.. До хрена таких специалистов?
— Не очень… — он не меняет позы и не повышает громкости.
— А ты знаешь, где их искать?
— Нет…
Мне не сидится в одном положении. Я обнимаю свои колени. Потом вытягиваю ноги. Снова скрещиваю их, засунув пятки под задницу. Шило в жопе… хе-хе… И язык аж чешется. Поэтому говорю:
— А как же ты их тогда найдёшь? Ну… специалистов?..
Он склоняет голову:
— Чуйка подскажет.
— Чуйка? — ну точно пряник какой-то. Или крендель? Вслух:
— Блин, Николя… как тебя на самом деле зовут?
— Потом скажу.
Он вообще когда-нибудь улыбается? Мне вот сейчас трудно сдерживаться… Уголки губ так и норовят прикоснуться к мочкам ушей… Ффух! Ну и дурь… Повторяю вслух:
— Чуйка?
Он склоняет голову к другому плечу:
— Ты же сам знаешь, что это такое.
— Не-а…
Николя встаёт и подходит к двери. Прислушивается. Потом возвращается и становится напротив меня, засунув руки в карманы.
— Вот ты — татуировщик? — говорит он вдруг.
Я киваю. Он продолжает:
— Представь, что ты единственный татуировщик на Земле…
Представил. Ещё и как представил, хе-хе… Вслух:
— Ну представил.
Он, вынув руку из кармана, чешет свой нос:
— Даже не так… Ты думаешь, что Ты единственный татуировщик на Земле…
Представил. А заодно — разрушенные небоскрёбы и обгоревшие буквы HOLLYWOOD… Во бабла подобью! Или тогда тушёнкой и патронами придётся брать?
— Ну представил.
Он снова засовывает руку в карман штанов:
— Хорошо…
Потом продолжает:
— Вот ты живёшь в своём городе… делаешь татуировки… и думаешь что ты
один, да?
Я киваю.
— …что больше нет никого… такого, как ты… да?
Я опять киваю. Он закусывает нижнюю губу:
— А однажды выезжаешь в другой город и видишь, что там тоже ходят люди с татуировками… и не ты их делал… кто-то другой…
Он прикасается к своей левой брови:
— В общем, понимаешь, что ты не единственный… Есть ещё мастер… а может, и не один… и повсюду видны следы его работы… их работы…
Я внимательно слежу за тем, как он приглаживает мелкие волоски над глазом. Говорю:
— Николя… У тебя тоже бывает Чуйка?
Он дёргает углом рта:
— Не бывает… Она со мной постоянно… Круглые сутки…
Я тру затылок о ковёр на стене. Блин… не пряник даже, а неизвестно кто… Вслух:
— И чё она тебе сейчас шепчет? — уточняю, помедлив. — …В смысле твоя Чуйка?
Он снова закусывает нижнюю губу. Смотрит по сторонам. Мотнул головой в сторону двери:
— Пойдём, выйдем…
Блин… ходить щас вообще не в кассу… ну ладно… Я поднимаюсь с постели, и мы, протопав по коридору, спускаемся по ступенькам.
Кто-то выкрутил на Солнце ручку «Light» до деления «100», и теперь оно шпарит вовсю… Я недовольно щурюсь и достаю из кармана свои Ray Ban. Напяливаю на нос. Заодно чешу его, чешется потому что… Медленно бредём по прямой. Крыльцо — прямо за спиной. Вижу Семёна, ковыряющегося возле огромной кормушки у поросятника. Он вываливает мелкие зелёные груши в длинное корыто. Cам не доел, что ли?..
— А чё мы вышли? — спрашиваю я. — Все валяются… на отходняках…
Я киваю на Семёна:
— Только этот болван румяный шарится…
— В доме лучше не говорить об этом, — Николя не останавливается. Я иду рядом:
— О чём?
Он смотрит прямо перед собой:
— Ты бы ведь заметил работу другого татуировщика?
— Да… по любому… — киваю. — Я их столько видел… В основном дерьмо всякое… Дешёвой тушью…
Николя останавливается посреди двора. На том самом месте, где стояла Атасная Пулялка. Смотрит в мои глаза. Ray Ban — мечта Морфеуса — слабая защита от его взгляда. Прямо прожигает меня этот чувак… Говорит:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});