— У меня чувство, как будто прошла неделя, — шепчу. — Или даже больше. Между нами так быстро всё происходит, что я совершенно потерялась.
— Ты перенервничала, — Влад проводит ладонями по спине, собирая мою дрожь. — Ты вообще спала?
— Немного…
Я спотыкаюсь. Кроме рук и губ Влада в мире появляются другие вещи. Я вспоминаю тяжелую правду, которую узнала этой ночью и которая царапает горло. Я должна сказать ему, но не знаю, как подобрать слова.
Как он отреагирует?
— Тебя заперли, — бросает Влад с усмешкой. — Ребята из охраны говорят, ты еще та дикая штучка. Снова рвалась спасать меня.
— Значит ты не злишься?
— Из-за Адама?
— Да, — я киваю.
— Я злюсь, Лена. Но я не хочу разговаривать о нем, я вычеркнул его из своей жизни и жду, что ты, наконец, это поймешь.
— Но…
Влад накрывает ладонью мои губы.
— Я сказал “нет”. Это та часть моего прошлого, о которой я не буду говорить.
Я встряхиваю головой, выскальзывая из захвата Бестужева.
— А что если ты ничего не знаешь о своем прошлом? — слова даются сложно, но молчать еще хуже. — О Паше?
Влад щурится. Он не понимает, о чем я толкую.
— Что ты имеешь в виду, Лена?
Он забирается в непроницаемый кокон с холодными иголками. Стоит тронуть его прошлое, как голос Влада грубеет. Ему не по нутру мое упрямство, которым я собралась раздирать его старые раны.
— Я хочу кое-что тебе показать.
Я протягиваю ладонь и терпеливо жду, когда Бестужев ответит на мой жест. Я смотрю на него, не прячась, и всем сердцем хочу сохранить честность между нами. Он с таким трудом открывался мне, что трогать тайны его семьи и правда страшно. Я боюсь, что он изменится или отреагирует так, как я не могу предположить. Ведь может случится что угодно. Мне не под силу представить какого это… Вдруг узнать, что жил во лжи, а твое трудное прошлое имеет еще несколько оттенков темноты.
Влад кладет пальцы на мою ладонь. Я облегченно выдыхаю и веду его за собой. Мы выходим из спальни и возвращаемся в гостиную, дверь которой раскрыта настежь.
— Павел дома? — спрашиваю Бестужева.
Я вижу в проеме двоих охранников. Они маятся в соседней комнате и явно хотят войти к нам, но не решаются.
— Нет, он уехал в офис, — отвечает Влад. — Еще вечером, он не ночевал здесь. Он всю ночь вел переговоры с Самохиным, чтобы меня освободили.
— Это он тебе сказал?
Влад кривится. Он слышит по моей интонации, что мне тошно от слов Павла. И это еще мягко сказано. Какой же он изворотливый и лицемерный! Не знаю, чем он занимался ночью, но он успел убедить Влада, что тот свободен благодаря ему.
— Что ты хотела показать? — отрезает Влад.
— Я узнала одну фотографию на стене, — я привожу его к нужной точке и указываю на фоторамку. — Я признавалась тебе, что гуглила тебя. Тогда я и нашла ее.
— Вижу, — Влад кивает, находя глазами снимок.
Он мрачнеет, словно на нем изображен тяжелый день. Впрочем, я тоже чувствую давящую ауру фотографии. Влад выглядит на нем старше своих лет из-за смертельно уставшего взгляда, а его мать пьяна. Или вовсе под дозой.
— Мама любила этот снимок, — продолжает Бестужев. — Называла его честным.
— Откуда он у Паши в квартире?
— Это новогодняя открытка, — Влад показывает на украшенную елка, которая стоит на заднем плане. — Мама рассылала их по знакомым с поздравлениями.
Он качает головой, предупреждая мой закономерный вопрос. Да, выбор для открытки неочевидный. Обычно для нее выбирают семейный снимок со счастливыми улыбками и атмосферой праздника. Но мама Влада была странным человеком, это я уже уяснила. Но после слов Влада все равно идет мороз по коже. То есть она отослала фотографию с признанием Паше на праздник? Она решила одарить его роковым признанием в новогодние каникулы?
Черт, что же за женщина она была! Наверное, зависимость забрала ее последние человеческие черты. По-другому невозможно объяснить ее жестокость.
— Это снимок и правда честный, — говорю шепотом, голос шалит, а пальцы становятся деревянными. — Влад, лучше ты. Сними ее, пожалуйста.
— Зачем?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Там послание от твоей мамы на обратной стороне. Я не видела ее почерк, но уверена ты его узнаешь.
Я больше ничего не добавляю. Просто жду, когда Влад примет мои слова. На его высоком лбу собираются грозовые тучи, он застывает и выдыхает с агрессией. Меня не пугает его реакция, я уже поняла, что это защитная реакция. Влад привык держать удар. Он в любой непонятной ситуации сперва отвечает слепой злостью.
Как рефлекс. Как надежный заслон.
— Взгляни, — я говорю мягче и кладу ладонь на его плечо.
Провожу с нежностью и оставляю ладонь, чтобы чувствовать его состояние кончиками пальцев.
Влад снимает фоторамку. Он не церемонится с ней, отгибает лишь пару креплений, а потом цепляет край подложки и рывком выдирает. Он бросает пустую рамку на тумбу для телевизора и переворачиваем фотографию.
Читает.
Я слышу, как меняется мелодика его дыхания. От злых рваных отрезков к протяжным выдохам, а через секунду наступает штиль. Он как будто вообще перестает дышать. Замыкается и закрывается. Я нажимаю пальцами, чтобы почувствовать его тепло, но вместо него приходит холод. Бестужев чувствует мое касание и переводит потерянный взгляд на мое лицо. Мне кажется, он не видит меня. Не видит ничего вокруг, пелена из шока стирает все предметы.
— Влад…
Он шагает спиной, отдаляясь. Моя ладонь падает, соскальзывая с его пиджака, но я не решаюсь потянуться к нему. Его волевое лицо не выражает ни одной эмоции, он уходит так глубоко в себя, что я не могу прочитать его. Я лишь ежусь от противного шороха, когда Влад сжимает сильные пальцы и буквально перемалывает снимок в кулаке.
Глава 31
Влад выходит из комнаты. Не проходит и секунды, как я слышу его холодный голос. Он отдает приказы охране. Во-первых, он распоряжается найти Павла, во-вторых, обыскать всю квартиру, а в третьих, он хочет видеть кого-то из своих людей. Бестужев называет незнакомую фамилию, но по контексту я понимаю, что это кто-то вроде кризис-менеджера.
Я тоже покидаю гостиную.
— Ты поедешь со мной, — строго бросает мне Бестужев.
Он не в силах перестроиться и разговаривает со мной тем же резковатым тоном, что с охраной. И он не ждет ответа. Влад поворачивает к двери и уверенными шагами направляется прочь.
— Что-то взять из вещей? — спрашивает охранник.
— Я переодевалась в спальне, нужно забрать мою одежду. И со мной был телефон, Павел забрал его.
— Я узнаю, — охранник кивает.
На мне синий спортивный костюм, который я нашла в спальне. Я промучилась полночи в пиджаке и блузке, а потом сдалась ради комфорта. Сейчас так даже лучше. Почему-то в мягкой одежде чувствуешь себя спокойнее и увереннее. Я иду за Владом, хотя это чертовски сложно. Меня тянет к нему, потому что хочется помочь, но в то же время я улавливаю ледяные волны, которые исходят от него. Меня царапает чувство, которое я испытывала в первый день рядом с ним. Когда опасалась и не знала, чего ждать от него.
— Яскевич что-то говорил на эту тему? — Влад отзывается, как только я сажусь в машину.
Я зачем-то тянусь за ремнем безопасности, желая хоть чем-то занять руки. Влад испытывает меня тяжелым взглядом, а я боюсь сказать что-то не то. Ему нужно время, чтобы выдохнуть хотя бы на пол глотка, сейчас самый опасный и нервный момент. Любая мелочь может плеснуть керосин в его внутреннее пламя.
Я отпускаю ремень и поворачиваюсь к Владу. Удивительно, что он мыслит логически даже в такой момент. Он сразу подумал о Яскевиче и моей встрече с ним.
— Он намекал, — признаюсь. — Но тогда я не поняла его слова. Только, когда увидела записку, догадалась, что он имел в виду.
— Что он говорил конкретно? — в баритоне Бестужева зажигается раздражение.
— Что ты веришь в сказки о своей маме, что на самом деле она не была той чудесной матерью, какой ты ее считаешь.