Я направилась в кафе, чтобы съесть чего-нибудь вкусненького. От общения с консулом у меня всегда такой стресс, что спасает только чашка кофе и «Шварц Валдер Кирчторт». Он здесь потрясающе вкусный. Наш «Черный лес» рядом с ним черствая заплесневелая горбушка. Хотя, с другой стороны, если я тут так буду питаться почти каждый день, то «не будет у моей Наталии ни лица, ни талии». Нет, все равно, надо себя баловать! Эх, никого сейчас не волнует моя талия…
Я ожидала латте с кленовым сиропом, выковыривая вишенки из шоколадного бисквита, жмурилась от удовольствия и наслаждалась жизнью. В голове пусто и хорошо. Никаких мыслей. Вот вообще никаких. Пустота. Звучала расслабляющая музыка. Обстановка вполне себе приятная и интимная. Взгляд то и дело притягивали плазменные экраны, на которых крутили какие-то клипы. Я почти на них не смотрела. Но и не пересаживалась. Все равно ничего не слышно, а картинка… Да пусть будет! Кто ей запретит? Официантка принесла кофе. Я увлеченно расставила торт и латте на столе, чтобы было удобно есть и пить, и зацепилась глазами за знакомую до боли прическу на экране. Показывали «нарезку» из Билла. Виджей что-то говорила. Фотография странного здания. Дэвид… Ерунда какая-то. Я чуть не подавилась вишней, когда крупным планом показали первую полосу «Бильд». Билл Каулитц прооперирован? Прооперирован?! Билл?!! Дальше шла цитата из речи Дэвида: «Во время операции все шло по плану, и врач был уверен в своих действиях. Врач, проводящий операцию, был одним из лучших в этой области. Но удалась ли операция настолько, что голос остался прежним, мы пока сказать не можем…» Бросив на стол десять евро, я со всех ног кинулась в ближайший супермаркет, где на развалах можно было посмотреть прессу. Билла прооперировали! Боже мой! Прооперировали!
Напугав продавца своим лихим видом, я купила несколько газет, где по ее утверждению была информация о Билле. Пробежала вверх по улице до лавочки — ноги дрожат, того гляди упаду. Так, что тут у нас? Интервью с Томом. Самое свежее.
«— Ты поедешь с ним в больницу? Как долго он там пробудет?
— Билл хотел бы провести там как можно меньше времени, не более двух дней. Я поеду с ним, и в любом случае буду все время рядом.
— У Билла бывают боли? Как ты его подбадриваешь?
— Ох, нет, не думаю, что ему больно. Ну, если бы было, он в любом случае не смог бы пожаловаться, потому что не может разговаривать. Обычно Билл все время беспрерывно болтает, и это определенно нервирует. Сейчас у меня самое спокойное время во всей моей жизни. Если кто-то и говорит, то это я, и Билл не может ничего с этим поделать — это супер! Вчера на листе бумаги своим карандашом для глаз он написал «Заткнись!» И когда я начинаю действовать ему на нервы, он показывает мне этот листок».
Как он, Томми?! Скажи мне как он? Милый, ну, пожалуйста! Хватит издеваться над журналистом, он не виноват, что у него такая дурацкая работа.
«…Большую часть времени Билл лежит в кровати и смотрит видео. Время от времени он, шаркая ногами в своих трениках, направляется к холодильнику и берет себе что-нибудь перекусить. Если бы он еще сел с баночкой пива перед телевизором, тогда я бы по-настоящему гордился своим младшим братиком. Я думаю, это было бы что-то! (смеется)»
Так, ну он хотя бы не один. Боже! Как он это все переносит?
«— Кто готовит для Билла?
— Сейчас каждый день я готовлю для него спагетти с моим специальным соусом. Соус, без ложной скромности, просто убойный. Биллу, вероятно, такая еда с трудом лезет в горло, но без голоса он не может сильно жаловаться. Хотя он, собственно, и с голосом должен был бы быть очень спокоен. Билл готовит еще хуже, чем я…»
На самом деле Том совершенно не умел готовить. То, что он делал, было вообще несъедобным. Билл же там с голоду окочурится, если будет питаться тем, что приготовит старший брат! Хоть бы Симона к ним переехала. Она же не может бросить сына умирать от голода?! Ладно, что еще пишут? Где? Вот!
«Цена, которую приходится платить
Это не редкость, когда певец сталкивается с такой проблемой, развитием кисты на вокальных связках по причине слишком сильного перенапряжения голоса. Как заявили врачи в данном случае, Билл перенес операцию, в течение которой киста была удалена. Хирургическое вмешательство, состоявшееся 31 марта, прошло хорошо».
Вчера! Все это было вчера! А накануне он дергался, и я чувствовала это. Потому и не спала толком ночью, потому и переживала, потому и истерила. Что еще? Вот тут.
«Во время концерта в Марселе группа отказалась продолжать играть после пятой песни… …Билла госпитализировали несколько дней спустя, так как на этот раз это был не банальный ларингит. Врачи заключили: на голосовых связках образовалась киста. Парень должен быть срочно прооперирован на гортань, если хочет сохранить свой голос».
Мне интересно, он знал это и скрывал или не знал, и это выяснилось уже после моего ухода? Потом подумаю. Дальше!
«Йост рассказал, что брат-близнец Том сопроводил Билла в больницу. Он подарил ему для общения в последующие 10 дней маленькую школьную доску для мела».
Как мило.
«Огромный шок для миллионов фанатов во всем мире!
«Биллу еще в начале прошлой недели потребовалось медицинское обследование в связи с воспалением голосовых связок, — говорит продюсер и менеджер группы Дэвид Йост. — Следующее исследование показало, что на одной из голосовых связок появилось образование, которое мешает выздоровлению. На этой неделе киста будет удалена хирургическим путем. Без этой операции голос Билла может пострадать настолько сильно, что он больше никогда не сможет петь. После операции Биллу предстоят несколько недель реабилитации, чтобы избежать возможных длительных осложнений на голосовых связках…»
Билл может пострадать настолько сильно, что больше никогда не сможет петь… Не сможет петь! Бог мой! Только не это! Я представила себе и ножницы, и трубку… Руки дрожали. Мой мальчик… Только хотела пострадать на тему, как ему плохо и никто, кроме меня, его бы так здорово не поддержал, и не к месту вспомнила, что Билл меня выгнал. Я не нужна ему. Содержанка и блядь… Каленым железом теперь не вытравишь эти слова из памяти. Поднялась с лавочки и пошла прочь, оставив газеты любознательному ветру. Я-то уже мысленно приехала в Гамбург, влетела в нашу квартиру и повисла у него на шее. А на деле… Слезы покатились по щекам. Я научусь жить без своего наркотика. Я буду очень стараться.
И все равно вернулась домой сама не своя. Меня колотило, а от мыслей голову разрывало на части. Мой мальчик, мой любимый мальчик, мой самый нежный мальчик на свете. Господи, да как же он там? Как он держится? Как все переносит? Операция… Его прооперировали! Он ведь даже уколов не выносит. А я не знала ничего, даже знать не хотела. Думала, что они вернулись в тур, что у него все хорошо, так, как должно быть. Мой мальчик… Я злилась, что у Штефана нет Интернета, и я не могу ничего узнать о нем. Я бесилась, что поблизости нет ни одного Интернет-кафе, и я не могу хотя бы просто просмотреть информацию на сайтах. Я включила телевизор и щелкала каналы, пытаясь найти новости или что-то о нем. За своими проблемами я пропустила самое главное — у моего мальчика беда. Голос — это то, без чего он не сможет жить. Если что-то с голосом, если реабилитация пройдет не так, он же просто скатится в жесткую депрессию. Он не выживет. Он не справится. Мой мальчик, мой любимый мальчик. Телевизор бесил! Дьявол! Пятьдесят семь каналов, и все какие-то тупые! У нас даже нет программы, чтобы посмотреть ближайшие новости! Да что же это такое! Я металась по квартире в жуткой истерике. Представляла себе его, беззащитного, лежащего в дурацкой ситцевой распашонке на операционном столе, с огромными перепуганными глазами, ледяными руками. Он наверняка накрутил себя утром. Наверняка накануне ему было ужасно плохо и очень страшно. Я могла быть рядом, могла поддержать его, могла подбодрить. Содержанка и блядь — вспыхнуло ярко. Слезы хлынули из глаз. Я могла. Бы. Точка.