Я поблагодарил Устинью за эту ценную информацию. Она, уже окончательно успокоившись, посоветовалась со мной — как ей быть с сынком Ваней: уговаривать ли его вернуться в Тамбовку или пускай уж идет на шахту. Я посоветовал не мешать парню самому выбрать свою жизненную дорогу. Мы договорились: Устинья еще немного погостит у сестры…
Вскоре выяснилось: Дрозд-Терещенко проживает без прописки у одинокой престарелой женщины — Заболотной Евдокии Сергеевны и действительно работает портным в бытовом комбинате. Живет тихо, замкнуто. Руководителя комбината отзывались о нем как о хорошем мастере и услужливом человеке. Работники комбината предоставили мне возможность взглянуть с целью опознания на Назара. Он с кем-то разговаривал неподалеку от меня, не подозревая, кто я такой». Да, это был, несомненно, он. Жизнь потрепала его изрядна — постарел и поседел до неузнаваемости. Однако крупное лицо его, сросшиеся у переносицы густые брови, массивную фигуру — все это нельзя было не опознать…
Мы доложили Хабаровску, что нашли Назара. Нас похвалили, но и строго предупредили: ни в коем случае не спугнуть его, действовать осторожно, продуманно. Предложили скорее установить причину его отсиживания в Сучане. Из Хабаровска нам выслали все материалы по этому делу.
Не так скоро удалось нам с Сошниковым, при активном содействии подполковника Внукова — начальника Сучанского райотдела МГБ — и других его сотрудников, нащупать подходящее средство быстрой и эффективной проверки Назара. И по этому поводу у нас разгорелось нечто вроде дискуссий. Мы снова и снова возвращались к изучению материалов. Все это — а также наблюдения за Дроздом — помогло найти необходимую зацепку.
Однажды Дрозд на крыльце быткомбината поздоровался за руку с молодым моряком. Им оказался разбитной снабженец Находкинского морского торгового порта Редькин Вадим Семенович. По долгу своей службы он частенько наведывался на комбинат. Здесь шили рабочую одежду для матросов. С Редькиным мы побеседовали. Он оказался человеком общительным и доверчивым, возможно, даже слишком. Он встречался с мастером Терещенко (Дроздом) в мастерской и у него на квартире. А однажды детом 1948 года мастер попросил Редькина показать ему океан, который он никогда не видел, и они вскоре побывали в Находке. При каждой встрече Терещенко задабривал снабженца, дорогим коньяком угощал, а заказы по шитью матросской робы выполнял раньше намеченных сроков…
«Видно, не зря это делал?» — спросил Редькина подполковник Внуков. «Да, конечно, — ответил тот, конфузливо улыбаясь. — Теперь я понимаю, почему он это делал».
Однажды Терещенко пригласил Редькина к себе домой — на уху. Тот согласился. В чистом уютном частном домике их встретила его хозяйка — престарелая вдова Евдокия, которая тут же ушла в свою комнату. Постоялец растопил плиту, и через час на столе дымилась кастрюля с духмяно пахнущей рыбой… На дворе уже стемнело, накрапывал холодный осенний дождик. Подвыпив, Терещенко открыл, как он выразился, свой маленький секрет — как добывает кету и другую ценную рыбу. На одном из мелководных перекатов реки Сучан он сооружал преграду из плетеного ивняка и камней и отсюда прорывал отвод в неглубокую яму. Рыба металась возле преграды и вскоре, ошалев, оказывалась в ловушке. Орудуя острогой, Терещенко брал рыбины на выбор — какие хотел и сколько хотел.
После ухи он проводил гостя до автобусной остановки. Часто озирался по сторонам, рассказывая о себе. Мол, родился в Сибири, во время гражданской войны колчаковцы мобилизовали его, и пришлось вместе с ними бежать в Маньчжурию. Там женился. С приходом туда в сорок пятом году Красной Армии устроился портным в воинскую часть и с нею прибыл в Приморье. Рассчитывал вызвать сюда семью. Но тут у него не было, как говорится, ни кола ни двора, а в Маньчжурии — обжитой угол, клочок земли. Прикинул, поразмыслил — маху дал, решил вернуться назад. Но местные власти, к которым он якобы обращался, не разрешили выехать за границу. А писать в Москву — дело хлопотливое. Как бы не вышло чего. Вот он и попросил Редькина найти в Находке моряка, который бы помог ему бежать в Китай, божился, что щедро вознаградит и того моряка, и Редькина. Тот опешил от такой просьбы, растерялся даже и сразу не отказал нужному человеку, а потом стал водить его за нос, заявляя, что, мол, подходящий моряк еще не нашелся.
«Значит, Терещенко все еще ждет моряка?» — спросил Редькина капитан Сошников. «Да, ждет». — «А куда он хочет уйти на корабле?» — «Он говорил, что желал бы попасть в китайский порт Циндао». — «А разве не в Дальний?» — «Нет, хорошо помню, что речь шла о Циндао». — «Почему именно туда?» — «Он этого не объяснил».
Редькина мы попросили не разглашать содержание этой беседы и с ним на время расстались.
Разумеется, мы соблюдали большую осторожность, чтобы не спугнуть и не упустить насторожившегося преступника.
Глава VIII
СЫН ДАЕТ СОВЕТЫ ОТЦУ
— Итак, мы решили взять под стражу Назара Дрозда-Терещенко.
При обыске у арестованного обнаружили значительную сумму золотых червонцев и несколько справок с мест его работы в 1945–1947 годах в Приморье, до приезда в Сучан. Затем его доставили в райотдел МГБ, где объяснили, какими правами он пользуется как подследственный и каковы его обязанности согласно закону. Здесь же его и допросили.
«Вам предоставляется возможность чистосердечно рассказать следствию о совершенных преступлениях против Советского государства», — с этого начался допрос. «Никаких преступлений я никогда не совершал, и мне нечего рассказывать», — с ходу отпарировал Назар. «В 1945 году вас задержали в Маньчжурии за шпионское сотрудничество с японской разведкой против СССР. Но вы сбежали из-под стражи. Расскажите, с какой целью вы совершили побег?» — «В Маньчжурии я никогда не был, вы меня с кем-то путаете». — «У вас есть семья?» — «Была жена и два сына». — «Где они проживают сейчас?» — «Я давно потерял с ними связь. Где они — не знаю». — «Назовите правильно свою фамилию». — «Я Терещенко». — «Вы не Терещенко, а Дрозд, так ведь?» — «Какой я вам Дрозд, что вы на меня наговариваете!» — «Достаточно точно установлено: вы Дрозд Назар Архипович. Почему отказываетесь от своего имени?» — «Если вы все знаете обо мне, зачем спрашиваете?! Сразу судите и расстреливайте! — заскрипел он зубами. — А я больше ничего объяснять не хочу и не буду».
Он отказался от дачи показаний, и мы были вынуждены составить соответствующий протокол.
Мы понимали: внезапный арест застал Дрозда врасплох. Он растерялся и никак не мог определить, какую позицию надо занять на допросах, что признавать, а от чего пытаться уходить подальше. Поэтому он и решил все предъявленные ему обвинения огульно отрицать и даже вообще отказываться давать показания, выигрывая тем самым время для обдумывания сложной для него обстановки.