Читать интересную книгу Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741-1742 - Георг Вильгельм Стеллер

Вскоре после этого часто стали появляться и морские львы, которых на Камчатке называют сивучами, и, хотя никто не отваживался убить это свирепое животное, мы разделали одно из них, раненное на Камчатке „носком”, или гарпуном, которое ушло и было выброшено на берег вблизи нас, мертвое, но все еще свежее.

Весь май и половину июня мы жили мясом морских котиков и их самок.

5 мая было положено начало нашему судну и будущему отплытию установкой ахтерштевня и форштевня на киле[271]. Затем лейтенант Ваксель пригласил всех в свое жилище и, при отсутствии других напитков, угостил нас монгольским „сатураном”, или чайным супом, с мукой, поджаренной в масле[272]. По этому случаю мы были весьма веселы вопреки многим неудовлетворенным желаниям и устремлениям.

Приятная весенняя погода кроме наслаждения ею дала нам многие преимущества. Когда снег растаял, мы нашли столько дерева, повсюду лежавшего на берегу, что перестали беспокоиться об угле, необходимом для нашей кузницы. С приближением весны у нас также появилось много съедобных и вкусных растений и кореньев; употребление их давало разнообразие и лекарство нашим истощенным телам. Прежде всего среди них были камчатская сладкая трава; клубни камчатской лилии — сараны, которой здесь значительно больше и она намного крупнее, чем на Камчатке; некое растение, листья которого по вкусу и форме походят на сельдерей, а корень по вкусу напоминает пастернак[273], а также корни дикого сельдерея. Кроме того, мы ели листья медуницы, побеги кипрея, корни горца.

Вместо черного чая мы приготовляли настой из листьев брусники, а вместо зеленого чая — из листьев грушанки, а позднее вероники.

Для приготовления салата мы использовали ложечную траву, веронику и сердечник[274].

ГЛАВА 10

МОРСКАЯ КОРОВА

11 мая и в последующие дни не только начал быстро таять снег, но и постоянные дожди с ветрами, приходившие с юго-востока, вызвали такую высокую воду, что речки переполнились, и мы с трудом выдерживали в наших подземных жилищах, залитых водой на один-два фута. Когда дожди прекратились, это заставило нас покинуть зимние дома и построить на земле летние[275]. Тем не менее зимние дома по-прежнему посещались, когда вода впиталась в землю.

Однако строительство судна было задержано дождем на несколько дней. Затем его продолжили с еще большим воодушевлением, когда, к нашему удивлению, обнаружили, что пакетбот легко разобрать, чего мы сначала не ожидали, потому что он был новым и прочно построенным, а у нас не было инструмента для разборки. Работа над новым судном день ото дня все более спорилась, поэтому вместе с надеждой чрезвычайно возросло и всеобщее рвение.

Когда к концу мая обшивка была полностью закончена и поставлена на киль, мы более не сомневались, что в августе сможем добраться отсюда до Камчатки, и были озабочены тем, как избежать мучительной доставки мяса и обеспечить всех пищей, что можно было сделать, охотясь на морских коров[276], которые ежедневно во множестве были у нас перед глазами на берегу. Тогда работа пошла бы еще быстрее, тем более что людям уже недоставало сил, а их обувь и одежда сильно истрепались от походов по пересеченной местности на юг и через горы.

Поэтому 21 мая мы совершили первую попытку с изготовленным нами длинным железным крюком, к которому привязали прочный и длинный канат, чтобы зацепить им огромное и мощное морское животное и вытащить его на берег, но безуспешно, потому что шкура этого животного была слишком жесткой и прочной. Мы не преминули сделать еще несколько экспериментов и поменять крюк. Но эти попытки обернулись еще худшим, и животные скрылись в море вместе с крюками и канатами.

Наконец самая чрезвычайная нужда заставила нас задуматься о наиболее подходящих средствах, потому что по причинам, указанным выше, люди не могли более продолжать охотиться по-прежнему. С этой целью в конце июня отремонтировали лангбот, который осенью был сильно разбит волнами о скалы. Гарпунщик и пятеро гребцов заняли в нем места. У них был с собой очень длинный канат, сложенный должным образом, точно так, как при охоте на китов в Гренландии[277], один конец которого привязали к гарпуну, а другой держали на берегу еще сорок человек.

Они очень осторожно плыли к животным, стада которых отыскивали пищу у берега в полнейшей безопасноcти. Как только гарпунщик ударил одно из них, люди на берегу стали тянуть животное к себе, а находившиеся в боте гребли к нему и своим поведением еще более его пугали. Как только оно немного ослабло, люди в боте вонзили большие ножи и штыки во все части его тела, пока оно, совершенно обессилевшее от потери большого количества крови, которая фонтанами била из его ран, при высоком приливе не было быстро вытащено на берег для разделки.

Как только прилив отступил и животное вытянули на сухой берег, мы отовсюду большими кусками срезали мясо и жир, которые с большой радостью отнесли в свои жилища. Часть мы поместили в бочки. Другую часть, особенно жир, развесили на козлах. Наконец-то мы избавились от всех забот о пище и оказались способны продолжать постройку нового судна, удвоив число работников.

Это морское животное, которое испанцы впервые увидели в Америке и впервые с неточностями описал испанский врач Эрнандес, а после него Каролус Клузиус и другие, они называют манати. Англичане называют его либо морской коровой, как голландцы, либо, на манер Дампьера, mannetes, словом, взятым из испанского языка. Это морское животное обитает как у восточного, так и у западного 136 побережья Америки, и его наблюдал Дампьер (что весьма странно) вместе с морскими котиками и львами в южном полушарии, а также я и другие — в северном[278].

Самые крупные из этих животных имеют от четырех до пяти саженей в длину и три с половиной сажени в толщину в районе пупа, где они толще всего. Сверху до пупа они схожи с сухопутным животным; от него до хвоста — с рыбой.

Череп нисколько не отличается от лошадиного, но когда он еще покрыт шкурой и мясом, то напоминает голову буйвола, особенно губами.

На месте зубов у него во рту две широкие кости, одна из