подштурман Юшин и еще четверо. Но за шесть дней они добрались только до точки, отстоящей отсюда к северу на шестьдесят верст, и, обратив все исследования в охоту на выдр, вернулись 8 марта со скудными сведениями, которые позднее оказались неверными[252]. Поскольку причиной своего возвращения они назвали невозможность продолжения пути из-за отвесных утесов, выступающих в море, на 10 марта был назначен новый совет, на котором было решено приказать боцманмату Алексею Иванову, единодушно выбранному всеми, пойти вдоль Лесной речки на юг и идти вдоль берега, пока он не достигнет конца острова либо самого материка, потому что некоторые до сих пор пребывали во мнении, что это Кроноцкий мыс.
15 марта они отправились в путь, но 19 марта неожиданно возвратились с тем же сообщением, что не могли продолжать путь на юг из-за крутых утесов, выступающих в море. Но, как я установил позднее в своем походе, они не заметили верного пути[253]. Между тем они принесли любопытное двойное известие: 1) что нашли щепки и обломки шлюпа, построенного в Аваче прошлой зимой, а плотник, солдат Акулов[254], нашел части, которые он вырезал в Аваче; 2) они также описали нам животное, которое увидели на суше впервые в жизни и которое, по их описанию, мы сочли за „кота”, или морского котика, ставшего нам впоследствии весьма хорошо знакомым.
22 марта тот же боцманмат со своими прежними спутниками снова отправился в поход с теми же наказами, что и в первый раз, и вдобавок с приказанием идти на север до крайней точки, а оттуда продолжить путь по суше на юг. Если бы на юге встретились препятствия, то он должен был снова отправиться на север или вдоль гор, пока не достигнет материка или конца острова. В последнем случае следовало сразу повернуть назад, чтобы более не задерживать строительство нового судна. Но если бы они достигли материка или Камчатки, половина из них должна была идти с сообщением в Авачу, а вторая половина — вернуться с известиями к нам[255]. Я сопровождал их вместе с тремя другими из нашей юрты. От Лесной речки мы впервые пошли в глубь суши и в тот же день нанесли серьезный урон морским выдрам, которые собрались стадом и чувствовали себя в такой безопасности, что мы убили десять из них и могли бы убить сотню, если бы нас больше волновало мясо и общее наше благополучие, нежели шкуры.
Весной снег осел, позволяя нам двигаться по суше на юг, где морские выдры и тюлени еще не были напуганы и встречались в огромных количествах; нас весьма ободрило это открытие, и мы прилежно и часто посещали это новое место, хотя из-за гор путь был долог и чрезвычайно утомителен. Но трижды в пути случалось такое, что около трети из нас чуть не погибли.
1 апреля подконстапель Роселиус, подлекарь Бетге, гардемарин Синт и казак, как обычно, вышли из нашего жилища на промысел. К вечеру разразился такой страшный шторм с северо-запада, что никто не мог удержаться на ногах или видеть хотя бы на шаг вперед. Более того, за ночь выпал снег в сажень глубиной, и мы не могли припомнить, чтобы испытывали более яростный шторм с самого нашего прибытия на эту землю. Наши товарищи, о ком мы дома сильно волновались, чуть не погибли; пролежав всю ночь под глубоким снегом, они едва смогли выбраться и дойти до берега. Однако гардемарин отстал от них и потерялся, известий от него не было, и, вероятно, никто из них не вернулся бы, если бы шторм не кончился к рассвету. На следующий день мы несколько часов трудились, прежде чем смогли выбраться из своего жилища; в тот самый момент, когда, к счастью, был расчищен вход, трое наших людей вернулись, столь бездыханные, безмолвные и застывшие от холода, как неподвижные машины, что едва могли передвигать ноги. Подлекарь, совершенно ослепший, не способный видеть, брел позади остальных.
Мы немедленно их раздели, укрыли постелями и с помощью чая и других средств привели их, благодарение Богу, в такое состояние, что волновались только за гардемарина, которого, однако, через час нашли в беспамятстве бродившим по берегу[256] в еще более тяжком состоянии и привели к нам. Мы не могли не опасаться, что он потеряет кисти рук и ступни, потому что он всю ночь пролежал в речке, был тверд, как камень, а одежда примерзла к его телу, но Бог возродил его без каких-либо повреждений. Подлекарю понадобилось восемь дней, чтобы восстановить зрение[257].
Хотя это происшествие сильно нас напугало, остальные намеревались вести дело мудрее и, при необходимости куда-либо идти, дожидаться более благоприятной погоды. И поэтому 5 апреля, поскольку у нас кончалось мясо, я, Плениснер, мой казак и слуга покойного капитана-командора отправились на промысел на юг в самую приятную и солнечную погоду. Убив сразу, как только подошли к морю, столько выдр, сколько могли унести, мы сидели вокруг костра у утеса, намереваясь провести здесь ночь, когда внезапно удача опасно отвернулась от нас. К полуночи поднялся такой жестокий северо-западный шторм с таким обилием снега, что нам не удалось найти укрытие. Казака уже так сильно засыпало снегом, что он лежал погребенный им, не в состоянии двигаться. Я сидел в снегу и пытался согреться и отогнать смертную тоску, постоянно куря табак. Двое других непрестанно бегали взад и вперед, как истинные hemerodromi[258], хотя из-за ветра едва могли держаться на ногах.
Когда наступил рассвет, который с трудом можно было отличить от мрачнейшей ночи, другие мои товарищи не позволили мне оставаться под снегом, и я наконец поднялся, чтобы вместе с ними искать пещеру или расселину в камнях. После длительных блужданий, так и не найдя убежища, мы вернулись, полумертвые и отчаявшиеся. Поскольку мне не удалось заставить моего казака подняться, мы насильно откопали его из-под снега и договорились разделиться на две партии и еще раз попытаться спасти свои жизни, потому что шторм не утихал. В этом казаку повезло больше, чем нам. После получасовых поисков он набрел на очень широкую, просторную пещеру в скале, которая, несомненно, была результатом сильного землетрясения[259].
Получив это известие, мы с надеждой устремились туда, нагруженные дровами и мясом, и оказались в укрытии, защищенном от всех ветров и снега. Оно так чудесно было создано природой, что мы сразу