Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

будет платить послушная сторона либо те, кому высочайшим указом от императрицы помилование выйдет. Всем же, кто в бега утек и по степи до сей поры скрывается, по поимке экзекуцию учинять станут.

– Кнутом бить будут? – с дрожью в голосе спросил младший из Закладновых Ефрем.

– А энто в зависимости от грехов, – хмыкнул хозяин умета. – Ежели кто сильно провинился перед господами, жизни какого-нибудь его благородия лишил, либо пограбил и сжег имение, либо кто застрельщиком возмущения был, тех, я думаю, к четвертованию приговорят. Руки-ноги топором поотрубают и собакам бросят, а голову – на кол. Чтоб другим бунтовать не повадно было.

– Тогда нам сдаваться резону нет, – сделал вывод Григорий Закладнов. – Будем стоять до конца, а там что Бог даст. – Григорий набожно перекрестился двумя перстами, по-раскольничьи.

– Ты ж вроде, еремина курица, раньше нашей старой веры не придерживался? – удивленно глянул на него уметчик.

– А теперя буду, раз оно так пошло, – стукнул по столу кулаком отчаянный казак. – Загнали нас старшины да генералы царицыны до последней крайности, как волков в степи обложили… Так нам ничего другого не остается, как драться! За прежние вольные порядки драться, за веру старую, дедовскую, за удачу…

Неожиданно на дворе злобно забрехала собака, предупреждавшая хозяина о прибытии гостей.

– Принесла кого-то нелегкая, – недовольно буркнул Оболяев и, накинув на старческие плечи потертый нагольный тулуп, кряхтя вышел из горницы.

Вскоре на улице послышался скрип саней, лошадиное ржание, многочисленные людские голоса. Еще через несколько минут в помещение, отряхивая с одежды снег и оббивая у порога сапоги, лапти и валенки, ввалилась живописная толпа странников, среди которых была женщина, по виду из благородных, со спутанными веревкой руками. Все были вооружены и вели себя вызывающе. В переднем Григорий Закладнов сейчас же узнал своего знакомца, яицкого казака Петра Красноштанова, принимавшего активное участие в прошлогоднем восстании.

– Петр Иванович, здрав будь, дорогой! Откель путь держишь? – обрадовался при виде земляка Закладнов. – Я думал, схватили тебя старшины, в Яицкий городок на расправу увезли. Ты ж у нас в прошлом году за старшого был, помнишь?

– Бог миловал, Григорий, вишь, скрываюсь, – перекрестился старый казак. – Не думал, не гадал, что на старости лет, как лисица все одно, по степям прятаться буду, в земляных норах жить! Эх, довели казачество до ручки душегубы Катькины, чтоб ей пусто было…

– Будет, дай срок! – уверенно пообещал Григорий.

Вновь прибывшие дружно расселись за столом, потеснив братьев Закладновых. Женщина, бывшая с ватагой, так и осталась скромно стоять у входа.

– Энто пленница наша, немка, – кивнул в ее сторону Петр Красноштанов. – Ты бы ее запер где на время, слышь, Еремина Курица. Да так, чтобы не утекла.

Оболяев поманил женщину за собой в другую комнату. Там обычно останавливались проезжие господа. Закрыв дверь на ключ, вернулся к гостям. Хозяйка уже тащила из чулана харчи, загромождая стол салом, вяленой рыбой и разносолами. Уметчик вынул из шкафа недопитый с казаками Закладновыми штоф водки.

– Откуда путь держите, служивые? – поинтересовался он у Красноштанова.

– Откуда путь держим, тебе об том знать не след, – уклончиво ответил старый казак. – А только наслышаны мы про какого-то купца казанского, который у тебя в декабре месяце обретался. Прозванием Емельян Иванов сын Пугача… Так вот, люди на Яике сказывали, что будто бы не купец то вовсе был, а доподлинно царь-император Петр Федорович по исчислению – Третий. От смерти будто бы с божьей помощью спасшийся, когда его десять лет назад в Петербурге гвардия с престолу свергла… Так это или нет, Степан Максимович?

– Доподлинно так, Петр Иванович, – кивнул головой Оболяев. – Был у меня на умете сей человек, гостил проездом в Яицкий городок, где он рыбу на продажу покупал… Признался мне самолично, что он будто бы доподлинный император Петр Федорович, из Царьграда в наши пенаты прибывший. Хотел порадеть за войско Яицкое, прослышав про наши нужды и полный разор. Намерение имел увести казаков на Кубань к турецкому султану, куда раньше казаки-некрасовцы с Дону подались.

– Здорово! – вскрикнул от восторга эмоциональный Ефрем Закладнов. – Пущай он только объявится здеся у нас на Яике, а мы враз его примем и всем войском на Кубань утечем. Так тому и быть! Верно я говорю, Григорий? – обратился он за поддержкой к брату.

– А нам теперь куда ни кинь, всюду клин! – согласно кивнул головой старший брат. – Согласны хоть в Турцию бечь, хоть в Персию.

– Пускай цар бачка придет, скажет, – всем урусам секир башка будет! – гортанно пророкотал, ничего не поняв в разговоре казаков, татарин Ахмет и разбойно ощерил острые клыки-зубы.

– Замолчи, нехристь, у тебя не спрашивают, – прикрикнул на него казак Федька Слудников по прозвищу Алтынный Глаз. – Ты в наши казачьи дела не суйся, твое дело исполнять, что велено, а уж решать мы будем… К тому же не все русские одинаковые. Мы ведь тоже как-никак хрестьяне.

– Ваш брат казак не будем резат, – продолжал доказывать свое бестолковый татарин. – Урус все остальной – наш враг. Никарош урус! Ахмет будет все урус секир башка резат! Барин, поп – черный ряса, большой бачка – началнык, пристав, солдат – все!

– Что с ним толковать, – безнадежно махнул рукой старик Красноштанов. – Им ихние муллы головы задурили, на русских весь век натравливают, а господам в Петербурге то и на руку. Верно в старину сказывали: «паны дерутся, а у холопов чубы трясутся!»

– Во-во! – поддакнул молодой крестьянин Тимоха Арзамасец. – Наш барин, как сейчас помню, поцапается с соседом из-за безделицы, собирает вдругорядь дворню рыл пятьдесят, сажает на конь. Каждому выдает казацкую саблю, али пику, али кому ружье и ну соседские посевы конями топтать да девок в дубраве ловить и портить. Другой барин, сосед нашего, высылает сейчас же вдогон свою войску: тоже все на конях, с пиками-ружьями и одеты в гусарскую форму. Сшибутся два холопьих войска на нейтральной земле, у речки – и пошла потеха! Из ружей друг в дружку палят, саблями рубят по чем ни попадя, кто с коня свалился, в полон забирают. Настоящая сражения полтавская, да и только. Посля одни мертвяки, изрубленные на куски да пулями пострелянные на земле остаются… Так наш барин, оглобля ему в задницу, что потом учудил: пушку гдей-то выкопал и на валу перед своей усадьбой установил. А как неприятель из соседнего имения вдругорядь налет учинил, велел из пушки по ним палить картечью. Все одно, что по турку!.. Вот потеха была, если б кто видел. Так кровавые ошметки и полетели от коней да от всадников.

– Развлекаются господа, еремина курица, – сплюнул с досады Степан Оболяев. – Ничо, ничо, отольются еще злыдням народные слезы.