Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

рукой, подавая сигнал опасности. Ватажники разом, как по команде, повалились в снег, замерли, едва дыша, до рези в глазах всматриваясь в раскинувшуюся впереди безжизненную равнину. Далеко впереди, прямо по полю, по бездорожью, не шибко катил, приминая санными полозьями рыхлый снег, небольшой крытый возок. Видать, ямщик решил сократить путь и срезать таким образом угол, да заплутал без дороги. И теперь правил наугад, положившись на волю случая, по принципу: авось кривая куда-нибудь вывезет!

– На ловца и зверь бежит, ребята, – обрадовано проговорил Петр Красноштанов своим и глухо скомандовал: – А ну-ка взять их в топоры!

Мужики вытащили из-за кушаков грозное свое оружие. Один из них, Тимоха из-под Арзамаса, примеривал к руке разбойничий кистень. Ахмет вынул из сайдака лук, достал из колчана тонкую стрелу с белым оперением. Казак Алтынный Глаз проверил заряд ружья, досыпал на полку пороха.

Крытый возок между тем приближался. Красноштанов велел всем отползти в небольшую низину, густо поросшую кустарником, чтобы их не увидел с облучка ямщик. Там они вскочили на ноги и приготовились к нападению. Татарин Ахмет натянул до самого уха тетиву лука. Он был отличный стрелок.

Как только повозка, гремя бубенцами, поравнялась с кустами, где прятались разбойники, Ахмет отпустил тетиву. Стрела со свистом стремительно полетела в возок и метко поразила ямщика, пронзив ему горло. Кони сбились с шага и пошли по кругу, возок, потеряв управление, сильно накренился на левую сторону. Оттуда прямо в снег вывалилась барыня. Выскочивший из повозки офицер в треуголке с белым плюмажем попытался пересесть на облучок, на место убитого ямщика, но ему сделать это не дали.

Ватага нападавших с криком, с разбойничьим свистом враз окружила повозку, дружно стащила офицера с облучка, начала бить чем попало и по чему попало. Татарин Ахмет норовил кинжалом перерезать жертве закутанное белым шарфом горло, беглый мужик Тимоха размахивал кистенем. Их благородие быстро угомонили и оставили доходить на снегу, на морозе, в кровавой оплывающей луже.

Федька Алтынный Глаз проворно бросился к выпавшей из саней госпоже. Та, в ужасе крича что-то по-немецки, карабкалась на четвереньках по противоположному склону впадины. Казак настиг ее на самом верху и, схватив грязной пятерней за волосы, опрокинул навзничь. Женщина с воплем съехала на спине вниз, под ноги остальным разбойникам. Ахмет, скаля по-волчьи большие белые, острые как у степного хищника, зубы, примеривался резать ей горло своим окровавленным страшным кинжалом, как до этого уже поступил с несчастным офицером. Беглые мужики рвали с плеч барыни дорогую соболью шубу, добираясь до того, что было под ней. Глаза их горели похотливым животным огнем, руки касались полуобнажившихся пышных форм женщины. Петру Красноштанову стало ее жалко.

– Ну-ка вы, лапотники, и ты, нехристь, живо отошли от бабы! – строго прикрикнул он на своих. – Это будет наш трофей. Мы ее на Узени к Евлампию Атарову отведем, пускай сам решает, что с нею делать. А до того чтоб ни один тать к бабе даже пальцем не прикоснулся!.. Вдруг она знатного роду? За нее тогда и выкуп хороший стребовать можно. И на руках у нас – козырь!

– Козырная дама, – усмехнулся, ощерив остатки гнилых зубов, Федька Алтынный Глаз.

Татарин с мужиками выбрались наверх из впадины, обыскали трупы ямщика и офицера, забрав все, что нашлось в карманах. Сняли с них теплую верхнюю одежду, обувь. Даму вновь усадили в возок, туда же забрались Петр Красноштанов с Федькой. Татарин устроился вместо ямщика на облучке, рядом пристроился арзамасец Тимоха. Двое других мужиков уселись охлюпкою на лошадей, и странная повозка тронулась.

3

На Таловом умете кроме хозяина, отставного гренадера Степана Оболяева да двух братьев Закладновых, яицких казаков, проживавших неподалеку в степи, в землянке, никого больше не было. Закладновы заглянули на постоялый двор после охоты, пообогреться, чайку попить с Ереминой Курицей, а может, чего и покрепче, да порасспросить о последних новостях. Скрываясь в степи от ищеек коменданта Яицкого городка полковника Симонова, они совсем оторвались от мира и даже потеряли счет дням.

Разложив верхнюю одежду на печи сушиться, поставив туда же, на низ, сапоги, братья Закладновы подсели к длинному деревянному столу, накрытому свежей скатертью. Баба Оболяева поставила на стол самовар, внесла из чулана снедь, оставшуюся с вечера. Хозяин, бережно обтерев полой кафтана штоф водки, подал его гулебщикам, велел бабе достать стаканы.

– Что слышно об наших делах, Степан Максимович? – с жадностью глядя на водку, спросил старший из братьев Григорий. – Долго еще старшины над нами измываться будут, и не пришло ли правительственное постановление по войску насчет прошлогодней заварушки?

– Слых есть, пересмотрели в Петербурге приговор по делу о мятеже, так они, еремина курица, наше справедливое войсковое дело кличут, – наливая в стаканы, сообщил Оболяев.

– Ну и что же будет? Говори, не тяни резину, дядька Степан! – аж привскочил с лавки младший из братьев Закладновых Ефрем.

– Горячий ты больно, Ефремка, как я погляжу, – недовольно покачал головой хозяин умета. – Сядь, не мельтеши перед глазами.

Оболяев, закупорив штоф и убрав его в шкаф у стены, под замок, кивнул казакам на налитые до краев стаканы.

– Давайте, атаманы-молодцы, по маленькой, чем поют лошадей… С морозу оно в самый раз будет. А после и поговорим.

Они, не сговариваясь, выпили по половине стакана, закусили солеными огурцами. Хозяин предложил отобедать чем Бог послал.

– Ты, Максимыч, не сомневайся, мы в долгу не останемся, – яростно вгрызаясь зубами в здоровенный мосел, говорил с набитым ртом Григорий Закладнов. – В степи что дичи набьем, на умет притащим, – все твое будет.

– Ну это само собой, куда ж денешься, – согласно кивнул головой довольный Оболяев.

Сам он почти не ел – плотно позавтракал утром. Дождавшись, пока изголодавшиеся в степи гулебщики насытятся, повел речь о главном.

– Так вот, насчет приговору по нашим, яицким делам, казаки… Слых есть, наложат на войско контрибуцию – сорок тысяч рублей, во как!

– Ни черта себе… Сорок тыщ?! – аж присвистнул от удивления Григорий. – Это сколько ж на одного человека причитается, Максимыч?

– А я почем знаю, – сердито буркнул Оболяев. – Что я, комендант Симонов, что ли, или войсковой старшина Бородин?.. Энто они штраф на всех казаков раскидают. Я думаю, все на войсковую сторону и придется… Вот и бери на круг рублей по сорок на хрестьянскую душу… Совсем извести общество удумали, еремина курица!

– По сорок рублей на душу? – аж вскрикнул от негодования Григорий Закладнов. – Да где ж такие деньжищи взять, ежели я отродясь больше пяти рублей и в глаза не видывал?

– Да ты не об этом пекись, Гришка, – укоризненно глянул на него Степан Оболяев. – Штраф