Старинный городок Клеверинг-сент-Мэри, если посмотреть на него с лондонской дороги в том месте, где она проходит мимо ворот Фэрокса, и окинуть взглядом быструю искристую Говорку, выбегающую из городка и вьющуюся вдоль лесов Клеверинг-Парка, и древнюю колокольню и острые крыши домов над зеленью деревьев и старыми стенами, позади которых тонут в солнечной дымке холмы, что тянутся от Клеверинга на запад, к морю, — городок этот выглядит таким веселым, уютным, что, должно быть, не один путешественник всей душой потянулся к нему с крыши дилижанса и подумал, что вот в таком тихом, приветливом уголке ему хотелось бы на закате дней отдохнуть от жизненных бурь. Том Смит, кучер дилижанса "Поспешающий", указывал, бывало, кнутом на прибрежное дерево, от которого открывался особенно красивый вид на церковь и город, и сообщал пассажиру, оказавшемуся рядом с ним на козлах, что "вон под тем деревом всегда сидят художники, когда срисовывают церковь. В прежние-то дни, сэр, это был монастырь…". И в самом деле, вид настолько хорош, что я очень советую мистеру Стэнфилду или мистеру Робертсу наведаться сюда в следующую свою поездку.
Подобно Константинополю, когда смотришь на него с Босфора; подобно миссис Ружмон в театральной ложе, когда любуешься ею из ложи напротив; подобно многому, к чему мы стремимся и чем начинаем восхищаться задолго до того, как достигнем цели, — Клеверинг издали лучше, нежели вблизи. Городок, на расстоянии полумили казавшийся таким веселым, уныл и скучен. На улицах, кроме как в базарные дни, не встретишь ни души. Стук деревянных подошв отдается на целый околоток, и в полной тишине можно услышать, как скрипит на столбе ржавая вывеска перед "Гербом Клеверингов". В собрании не было ни одного бала с тех пор, как клеверингские волонтеры чествовали своего полковника, старого сэра Фрэнсиса Клеверинга; конюшни, некогда вмещавшие большую часть лошадей этого блестящего, но канувшего в вечность полка, стоят теперь пустые и заброшенные: лишь по четвергам здесь останавливаются фермеры, и задранные кверху оглобли их телег и двуколок создают видимость оживления; да мировые судьи собираются на свои заседания в бывшей карточной комнате полкового клуба.
На южной стороне рыночной площади стоит старая церковь с высокими седыми башнями, и солнце озаряет ее замысловатую каменную резьбу, зажигает золотом окна и флюгера и резко прочерчивает тени огромных контрфорсов. Изображение покровительницы монастыря было выломано из портала много веков тому назад; статуи святых, что в эту пору разрушений во славу божию оказались доступны камням и молотам, стоят обезглавленные, искалеченные; до других добраться не удалось, но их имена и история известны только доктору Портмену, ибо помощник его — плохой знаток старины, а мистер Симкоу (супруг достопочтенной миссис Симкоу), строитель и священник новой церкви в нижней части города, не видит в них ничего, кроме мерзости запустения.
Дом священника при старой церкви — крепкий, широкоплечий, кирпичный построен еще при Анне. Через одну калитку можно выйти прямо к церкви, через другую — на рыночную площадь, у начала Тиссовой улицы, на которой расположены также классическая школа (директор — его преподобие Уопшот), Тиссовый домик (мисс Флатер), скотобойня, старинный сарай или пивоварня времен монастыря и пансион для молодых девиц, руководимый сестрами Финьюкейн. Обеим школам были отведены в церкви скамьи на хорах, справа и слева от органа, но когда часть прихожан отхлынула в новую, еретическую церковь и в старой стало пустовато, пастор Портмен уговорил сестер Финьюкейн рассаживать своих воспитанниц внизу, где их шляпки приятно оживляли темные ряды скамей. За барьером, отделяющим места семейства Клеверингов, нет никого, только статуи почивших баронетов и их супруг: сэр Пойнте Клеверинг, рыцарь и баронет, в квадратной бороде, и жена его в высочайшем кружевном воротнике стоят на коленях друг против друга; очень толстая дама горельефом, леди Ребекка Клеверинг, возносится на небо с помощью двух ангелочков, которым, как видно, приходится нелегко, — и так далее. Как крепко, на всю жизнь запомнились Пену эти скульптуры, как часто он разглядывал их в юности, пока пастор Портмен бубнил с кафедры проповедь, а за налоем склонялась над огромным молитвенником смиренная голова Сморка с кудрей на лбу!
Фэрокс был верен старой церкви; слуги Пенденнисов имели там свою скамью, так же как и прислуга пастора, Уопшота и пансиона сестер Финьюкейн три горничные и миловидный молодой человек в ливрее. Столь же преданным было многочисленное семейство Уопшотов. Исправно посещали церковь и Гландерс с детьми, и один из аптекарей. Миссис Пайбус ходила по очереди то в монастырь, то в нижний город; в монастырь же, разумеется, водили детский приют. Питомцы Уопшота весело шумели, шаркали ногами, входя в церковь и поднимаясь на хоры, и громко сморкались во время богослужения. Словом, паства собиралась, по нашим временам, вполне порядочная. В старой церкви была великолепная завеса, множество гербов и надгробий. Пастор, горячо к ней привязанный, тратил на украшение ее изрядную часть своего дохода; он пожертвовал ей в дар чудеснейший витраж, купленный в Нидерландах, и орган, по размеру своему годный для собора.
Однако, несмотря на орган и витраж, а очень возможно, что как раз из-за этого витража, вывезенного из католического храма и сплошь заполненного изображениями всяческого идолопоклонства, новая церковь в Клеверинге процветала просто до неприличия, и многие прихожане доктора Портмена перекинулись к мистеру Симкоу и его достопочтенной супруге. Их стараниями зачахла и сектантская молельня, в которую до приезда Симкоу набивалось столько народу, что спины молящихся выпирала из ее стрельчатых окон. Брошюрки мистера Симкоу залетали в жилища всех бедняков доктора Портмена и поглощались с не меньшей жадностью, чем суп миссис Портмен, а они, неблагодарные, еще ворчали, что он невкусный. Среди мастеровых на ленточной фабрике, построенной на берегу Говорки (вокруг этой фабрики и вырос нижний город), старая церковь и вовсе не пользовалась влиянием. Тихая мисс Майра была бессильна против напористой миссис Симкоу и ее адъютанток. Да, тяжко было бедной миссис Портмен все это терпеть: видеть, как постепенно редеет паства ее мужа; чувствовать, что тебя оттеснила жена какого-то евангелиста, бывшая к тому же дочерью ирландского пэра; знать, что в Клеверинге, в их родном Клеверинге, на который ее супруг тратит много больше того, что получает за свои труды, есть люди, публично поносящие его, потому что он любит поиграть в вист, и обзывающие его язычником, потому что он бывает в театре. Она слезно молила его отказаться от театра и от виста — тем более что и партию составить было нелегко, очень уж дурная слава утвердилась за этой игрой, — но пастор заявил, что будет поступать так, как сочтет нужным и как поступал добрый король Георг III (при котором он когда-то состоял капелланом); а что до виста, так он и не подумает его бросать в угоду каким-то глупцам, и чем убояться их презренных гонений, лучше будет до конца своих дней играть без четвертого партнера — с женой и дочерью.
Из двух владельцев фабрики (из-за которой в Говорке перевелась форель и в городе пошли все беды) старший компаньон мистер Ролт с семейством ходил в молельню, а младший, мистер Баркер, в новую церковь. Короче говоря, в этом крошечном городке распрей было куда больше, чем между соседями на лондонской улице; и в библиотеке (как уже говорилось, она была основана благоразумным миротворцем Пенденнисом и должна бы остаться нейтральной почвой) происходили такие перепалки, что в читальную комнату редко кто и заглядывал, если не считать Сморка, который, хотя и дружил понемножку с партией Симкоу, все же сохранил вкус к журналам и легкой светской литературе; да старика Гландерса, которого белая голова и седеющие усы часто виднелись в окне; да еще, разумеется, маленькой миссис Пайбус, которая обозревала осе письма, поступавшие с почты (ведь читальня помещалась в библиотеке Бейкера на Лондонской улице, бывшей Свиной), и прочитывала все объявления в газетах.
Можно себе представить, какой переполох вызвала в этом милом обществе весть о любовных похождениях мистера Пена. Весть эта перелетала из дома в дом, составляя главный предмет разговоров за столом у приверженцев старой церкви, новой церкви и никакой церкви; ее обсуждали сестры Финьюкейн со своими учительницами, а весьма вероятно, и девицы в своих дортуарах; старшие ученики Уопшота толковали ее по-своему и с любопытством поглядывали на Пена в церкви или тыкали на него пальцем на улицах Чаттериса. Они его и раньше терпеть не могли и прозвали "лорд Пенденнис" за то, что он, в отличие от них самих, не носил плисовых штанов, ездил верхом и строил из себя денди.
Если уж говорить начистоту, то главной виновницей сплетен была сама миссис Портмен. Всякой новостью, какую доводилось услышать этой легковерной женщине, она делилась с соседями; а когда тайна Пена стала ей известна после скандальчика в Чаттерисе, бедный пастор уже знал, что на следующее утро тайна эта станет достоянием всего прихода. Так и случилось: не прошло и суток, как в читальной комнате, у модистки, в обувной лавке и в гостином ряду на рыночной площади, у миссис Симкоу, в конторе фабрики, да и на самой фабрике — повсюду только об этом и говорили, и безрассудное поведение Артура Пенденниса было у всех на устах.