было невозможно: MEMENTO SEMPER. NUMQUAM OBLIVISCI.
Цзянь застыл в благоговении, приоткрыв рот. Он несколько мгновений молча взирал на золотую руку, а потом, сглотнув, проговорил:
– Этот артефакт… он несет в себе кровь бога.
– Кровь Кеоса.
Цзянь вздрогнул.
– Эта рука не мертва. Внутри ее по-прежнему пульсирует кровь. Ты же и сам ощущаешь? Это стучит сердце богов. Тум-тум, тум-тум. Кровь сильна. Я чувствую ее.
Его руки потянулись к протезу, но замерли в дюйме от него. Цзянь отшатнулся и отчаянно замотал головой:
– Нет, мастер Айнневог, магия смерти тут не поможет. – Он медленно выдохнул. – Даже сама Смерть не поможет. Справиться с этой магией не по силам ни мне, ни моему богу. Снять эту руку сможет лишь сам Кеос – или же непревзойденный творец артефактов.
– Творец артефактов, – глухо повторил Аннев. – Такой, как… Урран?
– Именно. Мои же таланты здесь совершенно бесполезны. Мне очень жаль, Юный Феникс.
Расстроенный Аннев снова натянул перчатку.
– Ты хоть осознаешь, что постоянно даешь людям новые имена?
– О чем ты?
– Ты только что назвал меня Юным Фениксом, а Шраона недавно – мастером Ченгом. Сам-то ты это заметил?
– Я делаю так не нарочно. Прости, если обидел тебя.
– Я не обижаюсь. Как ты и сказал, имя – всего лишь очередная маска. – Юноша искоса взглянул на предвещателя. – Ты знаешь еще какие-нибудь из моих имен?
Цзянь внимательно посмотрел на него:
– Ты спрашиваешь меня о ритуале имянаречения, мастер Айнневог? К нему надлежит относиться со всей серьезностью. Наделение кого-то именем может иметь непоправимые последствия. Ты должен всегда об этом помнить.
Аннев, сбитый с толку его словами, нахмурился:
– Раньше меня уже называли по-другому. Кельга называла. Вот я и подумал: может, тебе Судьба скажет другое имя?
– Как правило, Судьба со всеми говорит одним голосом.
– Значит, не будет никаких пророчеств? – Аннев снова закутался в плащ, стараясь не выдать разочарования.
Цзянь улыбнулся:
– Мне казалось, ты не особо жалуешь пророчества.
– Не совсем. Просто я не люблю неясность. Ненавижу, когда не понимаю, что происходит, или когда меня заставляют плясать под чужую дудку. Я злюсь и готов что угодно натворить, лишь бы доказать, что они не правы.
– О, мне знакомы эти эмоции. Мы, провидцы, называем это «рискнуть настоящим ради будущего».
– Не понимаю.
– Ты жертвуешь чем-то в настоящем, надеясь изменить будущее, и в будущем либо срываешь большой куш, либо проигрываешь. – Йомад поцокал языком. – С пророчеством невозможно бороться. Его можно по-разному истолковать, но бороться с ним бесполезно. Будущее зиждется на настоящем, а настоящее произрастает из прошлого.
– Вот что меня бесит! Как будто судьбу нельзя изменить и все в твоей жизни предопределено!
– А ты думаешь, это не так?
Аннев упрямо мотнул головой:
– Я найду собственный путь.
– Как и написано на руке.
– Что?
– Слова на твоей руке означают: «Или найду дорогу, или проложу ее сам». Ты это имеешь в виду?
– Думаю, да.
– Ты слышал о Чаде Торнбриаре, крозеранском ткаче пустоты?
Аннев неуверенно пожал плечами.
– Это длинная история. Трагичная. Может, расскажу как-нибудь в другой раз. Но мораль ее такова: убегая от Судьбы, человек на самом деле бежит от своего будущего «я». После того, как мы сменили множество масок и имен, мы становимся тем, от чего пытаемся убежать.
– А если Судьба называет тебя поистине ужасным именем?
– Я бы принял его и попытался постичь его природу.
– А что, если тебя назвали Сыном Семи Отцов?
– Сыном Семи…
Цзянь не договорил. Он остановился, и Аннев увидел, как дрожат под серой мантией колени предвещателя.
– Кто сообщил тебе это имя, мастер Айнневог? Какой-то провидец?
– Так меня назвала Кельга.
Альбинос облизнул пересохшие губы:
– Проклятье. – Нетвердым шагом он двинулся дальше. – Что ж, ты уже получил имя. Я не стану испытывать Судьбу, нарекая тебя заново.
– Справедливо.
Долгое время они шли молча. В конце концов Анневу это надоело, и он побежал к Титусу с Терином, которые о чем-то весело болтали. На сей раз Цзянь не стал его догонять.
День уже клонился к закату, когда они взобрались на холм, с которого были хорошо видны стены Лукуры. Аннев во все глаза глядел на столицу, раскинувшуюся вдали: он и представить себе не мог, что на свете бывают такие огромные города. До этого он видел лишь Банок – Шаенбалу не в счет, – который поразил его своими размерами и нравами, и юноша полагал, что столица окажется раз в пять или шесть больше.
Он ошибался. В этих монументальных каменных стенах, опоясывающих низкие холмы на северной оконечности Возгара, могло бы поместиться двенадцать таких городов, как Банок. Через весь город тянулись две серебристые ленты, ярко блестевшие на солнце, – реки, берущие начало в высоких заснеженных горах Возгара. Обе вытекали из южных ворот и расходились в разных направлениях: одна несла свои воды на юго-запад, а вторая огибала город и стремилась на север – туда, где, как Аннев помнил, находилось королевство Одарнея и его религиозная столица Квири.
– Вот это громадина! Красотища!
– Точно, Терин, на закате Лукура особенно прекрасна. Ну да полюбоваться ею мы еще успеем, а сейчас мешкать нельзя. До темноты надо найти место для лагеря, если не хотим ночевать на дороге. До Лукуры еще целый день пути, так что небольшой отдых нам не помешает.
– Лучше не останавливаться, – сказал Фин, жадно вглядываясь в даль. – Разобьем лагерь ближе к городу – завтра придется меньше топать.
– Фин, мы это уже обсуждали. – Шраон вытащил из-под кулей свою алебарду. – Спешка ни к чему. К вечеру местные дороги кишмя кишат разбойниками, для которых зазевавшийся путник – лакомая добыча. Иногда они караулят его у самых стен города: если он доберется до ворот во внеурочное время – стражники его не пропустят, и бедолаге будет некуда податься. И тогда, откуда ни возьмись, его окликнут сердобольные люди, позовут отужинать чем боги послали – а наутро патруль найдет в кустах его хладный труп.
– Правда? – испуганно воскликнул Титус. – Неужели все люди здесь такие ужасные?
– Не все. Некоторые действительно хотят помочь, от чистого сердца. Но поскольку я не раз путешествовал в компании таких вот ужасных людей, я бы предпочел не рисковать. – Шраон повернулся к Фину. – А ты, парень, если очень хочется, можешь бежать во всю прыть и ночевать прямо на дороге. Возможно, ты даже успеешь попасть в город до того, как ворота закроются. Но даже тогда тебе придется жить на улице и вечно озираться по сторонам, потому что в любую минуту тебе могут перерезать горло или обчистить твои карманы. Или и то и другое.