Читать интересную книгу Куколка (сборник) - Марсель Прево

– Мною… и бароном? – насмешливо спросил я.

– Не язвите! – с укором промолвила она в ответ. – Хотите – верьте, хотите – нет, но образ барона в эту памятную ночь впервые померк в моем воображении, и в моей душе завязалась нешуточная борьба… Я очень укоряла себя, мне было стыдно, что я, как шалая девчонка, увлеклась случайной встречей, а сердце между тем влекло меня к вам…

– Ваше сердце влекло вас ко мне, а между тем вы все же предпочли остаться и выйти за своего барона. Как же это согласовать с вашими принципами о недопустимости раздела между чувством и близостью? – несколько смягчившись, но все же еще очень недоверчиво, спросил я.

– Вы верно не поняли меня, – быстро возразила Мадлен. – Я никогда не была возлюбленной барона. Клянусь вам, я не принадлежала ему до брака. Я была вполне свободна…

– Ну, в таком случае я уже окончательно ничего не понимаю! – развел я руками. – Если вы, как говорите, были совершенно свободны… если у вас не было никаких обязательств по отношению к барону, и если я ко всему прочему нравился вам больше, то…

– Да, вы мне гораздо больше нравились, – серьезно и горячо перебила меня Мадлен, – но поймите, что я… презирала себя за это внезапное увлечение. А наряду с этим барон умолял меня развестись и предлагал свою руку; я же из тех женщин, которые не терпят двусмысленных положений.

– Но ведь и я был готов жениться на вас: разве вы позабыли, что я предлагал вам это на улице Боккадор?

– Предлагали, да! Но могла ли я быть уверенной в том, что вы исполните свое обещание?.. Простите, Филипп, но ведь я так мало знала вас!.. Да и честно ли было бы с моей стороны воспользоваться вашей молодостью и неопытностью?..

– Прекрасно, но в таком случае надо было на чем-нибудь решить и тотчас же удалить меня!

– Да, вы конечно совершенно правы, но в том-то и дело, что я не хотела решать! И я предоставила случаю все решить в ту или другую сторону. Ведь я – фаталистка… Вот тогда-то я и назначила вам свидание на улице Боккадор… А одновременно с этим я написала мужу анонимное письмо, что его жена собирается изменить ему там-то в такое-то время. Было сто шансов против одного, что Делесталь посмеется этому нелепому письму и, не обратив внимания, даже не дочитавши, кинет его в корзину… Случилось обратное: Делесталь был в этот день не в духе, прочел письмо, рассвирепел и… вы знаете остальное.

Неужели правда, что самую сильную боль обманутой любви причиняет болезненно пораженное самолюбие?.. По мере того, как Мадлен говорила, все мое раздражение мало-помалу падало, и моя сердечная рана затягивалась, словно под действием целительного бальзама. Итак, был все же момент, когда она чувствовала себя покоренною мною! Она мечтала о том, чтобы быть моею… Я в ее воображении взял верх над бароном. О, каким невероятным все это казалось мне теперь! В моей голове носился целый вихрь всевозможных предположений, догадок… Голова шла кругом.

– Но, значит… значит, – нервно промолвил я, хватая руки Мадлен, – вы не предполагали такого финала? Вы думали, что ваш муж не придет?.. И если бы он действительно не пришел…

– Тогда… было бы «да»! – уронила она.

– Это – правда? Вы не шутите? – пылко воскликнул я.

– Нет, я не шучу, – серьезно промолвила Мадлен, – но… во многом вы сами виноваты… будь вы настойчивее… смелее. Помните тот момент, – помолчав, промолвила она, – когда мы стояли у зеркала?..

Помнил ли я этот момент? Я так часто переживал его в своей памяти, что он невольно врезался в мое воображение, и даже теперь одно воспоминание о нем обожгло мое сердце. О, это незабвенное краткое мгновение!.. И подумать, что я упустил его по недомыслию юности, по неопытности, робости и незнанию женщин!

Теперь я снова, безусловно, верил Мадлен. И мне показалось, что все радости, подаренные мне жизнью, – ничто в сравнении с дивным блаженством упущенной минуты.

Нет, я во что бы то ни стало, хотел воскресить ее и на этот раз… уже насладиться ею вполне! Эта женщина безгранично волновала меня. Мне все в ней нравилось: ее внешность, ее голос, ее движения, полные какой-то восточной неги. А, кроме того, с нею было связано столько воспоминаний юности, что я сам словно молодел, словно снова становился прежним Филиппом д'Алонд своей юности. Нет, я был не в силах сдерживаться; я кинулся к ногам Мадлен, обнял ее колени.

– Мадлен! – умоляюще, зашептал я, – я никого не люблю, кроме вас. Ведь я тоже испытывал к вам такое сильное, роковое влечение, которое способно перевернуть всю жизнь. Ведь вы знаете, что вся моя жизнь в вашем распоряжении, в вашей власти с нашей первой же встречи. Я никогда не прощу себе, что впоследствии тупости молодости не сумел взять вас, упустил свое счастье… а, может быть, и ваше, Мадлен? Как знать! Проклятие! Почему я был так непростительно молод, так нелепо неопытен? Но, Мадлен, ведь не все еще упущено: ведь мы еще оба молоды, полны жизни и… взаимного влечения. Ведь мы оба в расцвете сил. Мы переживаем наше лето… Мадлен, ведь вы чувствуете, как солнце жжет, как кипит наша кровь? Вы чувствуете, дорогая? Взгляните, мы снова вместе. Что свело нас? случай… судьба? Я обожаю вас, и вы… вы тоже любите меня!.. Ведь я все тот же юный по чувству к вам Филипп д'Алонд, которым вы увлеклись. Мне кажется, что одиннадцатилетний интервал канул в вечность. Его не было, нет! Мадлен, то был сон, но вот мы снова проснулись. И снова все нам шепчет о любви. Ею напоен тот знойный, ароматный воздух, он с каждым глотком воздуха властно вливается в грудь. Барон безмятежно спит в своей комнате. Бежим! Граница в двух шагах. Будем молоды, безрассудны, безумны, но будем счастливы! Разве не в счастье цель и смысл жизни? А что его дает, как не всепоглощающая любовь? Решайтесь, Мадлен! Будем смелы! Киньте мещанскую мораль. Вы разведетесь, мы женимся. Ведь мы этим лишь исправим то, что было испорчено в самом начале! Мы этим поступком лишь восстановим справедливость! Мадлен, голубка, решайтесь скорее!

Она внимательно прислушивалась к моему восторженному бреду. Казалось, моя горячность заразила ее, она сочувствует и соглашается. На ее губах мелькала улыбка экстатичного счастья. Я нагнулся, прижал ее голову к своей груди и припал жадным поцелуем к ее полураскрытому ротику…

Нас отрезвил чей-то мягкий, приближающийся кашель. Вскоре в дверях появилась почтенная фигура швейцара. Он остановился в дверях, снял свою фуражку с золотым галуном, тщательно отер большим фуляром свою вспотевшую лысину и, деликатно полуотвернувшись от нас, стал упорно любоваться окружающим пейзажем, словно видел его впервые.

Мы поспешили принять корректные позы двух безмятежно беседующих туристов. Услышав нашу спокойную беседу, старик тотчас же достал из-под мышки подносик накладного серебра, а из кармана – два письма и торжественно подал одно Мадлен, а другое мне.

Мадлен тотчас же распечатала свое; это позволило мне сделать то же со своим; я наскоро пробежал его содержание; вот оно:

«Берлин. Конфиденциально. Дорогой друг. Возвращайтесь немедленно обратно в Берлин. Произошли крупные перемены из-за выступления эскадры в ***. Проекты правительства подверглись существенным изменениям. Я нуждаюсь в Вас».

Этот непредвиденный призыв разразился над моей несчастной головой, как громовой удар из безоблачного неба. Он в корне разбивал все мои лихорадочные планы. Я в первое мгновение положительно не мог собраться с мыслями. Хорошо, что письмо Мадлен было длинное, и она не заметила моей растерянности. Это дало мне возможность оправиться.

Я молча смотрел на Мадлен. По мере того, как она читала, с ее лица все более и более сбегало выражение восторженной и юной влюбленности, уступая место выражению строгой уравновешенности и самообладания.

– Надеюсь, это письмо не принесло вам никаких неприятных известий? – тихо спросил я, почувствовав, что и это письмо тоже разбивает наши планы.

– Нет, – так же тихо ответила она, – это письмо от моей свекрови, и моя девочка прислала в нем несколько строк… Прочтите!

Она протянула мне листочек бледно-розовой бумаги. Я превозмог себя и взял его. Эти два слова «моя девочка», болезненно ударили по моим нервам.

На розовом листочке неровным почерком было выведено:

«Милая, дорогая мамочка. Крепко, крепко целую тебя и папочку. У нас была сильная гроза, и от нее сломалась старая акация на маленьком дворике. Я веду себя хорошо. Я сделала две диктовки. Целую тебя крепко. Розетта тебя тоже целует.

Марта»

– Вы мне не говорили, что у вас дочь, – сказал я.

– Разве? – удивилась Мадлен, – вероятно не пришлось…

– Вероятно… А кто эта Розетта?

– Розетта? это – кукла моей Марты.

Я в свою очередь передал Мадлен полученное мною письмо. Она прочла, помолчала, потом тихо спросила:

– Когда вы едете?

– Надо было бы ехать вечером, – промолвил я.