в знакомой иерархии отношений жертва — доминант, я знала свою роль и своё место.
Склонив голову, опустила глаза, сложила руки на груди лодочкой.
Простите
Вышло неубедительно, да я не особо и старалась. Какой-то фарс, игра усталой актрисы, отработавшей много лет в одном спектакле. Просто прочитать текст, сделать паузу в нужном месте, правильное выражение лица, выполнить отрепетированный годами жест.
— Зачем ты сюда приходишь?
Хорошо, что не было слёз, а может я больше не могла плакать и жалеть себя. Меня обесценили, погрузили в смрадное болото, заставив нахлебаться вонючей жижи, исправляя мою испорченную натуру. За преступление мужа я расплатилась физическим и психическим здоровьем и верой в человечность. То, что со мной произошло в колонии, я усердно гнала из головы, делая глубокие вдохи. Хочу одного, выбраться отсюда и забыть это место как страшный сон. Лишь бы дотерпеть до конца.
Полковник прикоснулся к подбородку, поднял моё лицо, я не сопротивлялась. Надо быть покорной.
— Посмотри на меня.
Я окунулась в его пристальный взгляд. Сегодня была странная звёздная ночь, свет луны отражался в его глазах, плавя серебро радужки. В эти глаза можно было бы нырнуть, поверить, обмануться. Только обмануться не получалось. Миг, и я ссутулилась, склонила голову, пытаясь своей позой выразить раскаяние.
— Хватит юродствовать, Майя. Пора возвращаться.
Проверив надёжность простыни, полковник на одних руках легко выбрался по самодельной верёвке из ямы.
— Хватайся!
Я приложила руку к земляной стенке, замерла, почувствовав слабый отклик.
Завтра тяжёлый день. Я приду
Ухватилась за простыню, намотав край на одну руку, и мужчина одним махом вытянул меня из ямы. Если бы всё было так же просто, как этот секундный полёт.
Отвязала свои скрученные простыни, быстро свернула в большой ком, затолкала в пакет.
— Провожу, — буркнул строгий начальник.
Мне до лампочки
Невероятная луна освещала пространство лагеря, словно огромный фонарь. В молчании мы дошли до двери общежития и остановились друг против друга. Огромная луна высветила широкие скулы, линию губ, подбородок с ямочкой, посеребрила волосы полковника. Красивый.
— Я знаю, что ты мне ответишь …
Лунный свет прочертил светящуюся дорожку в бесчисленных лужах, отразился серебряным блеском в его глазах. Не стоит обольщаться, под маской был и будет суровый человек с каменным сердцем. Полковник взял мою руку, перевернул ладонью вверх, я вздрогнула. Он вызывал желание броситься прочь, но его невесомое поглаживание большим пальцем моей затянувшейся раны, пригвоздило к месту.
— Но всё — таки, если сможешь, прости.
Глава 12. Записка
На следующий день тридцать первого августа дежурный инспектор велел собрать вещи и повёл меня в помещение, где мы по прибытии сдавали документы и ценные вещи. Под роспись он выдал паспорт, кошелёк с двумя тысячами рублей, карточку банка и телефон — моё богатство, которое я оставила на хранение. Судорожно вздохнув, не до конца веря в своё счастье, я поставила подпись в документе. Я освободна?
На площади уже стоял пикап. Полковник вышел следом, мазнув по мне нечитаемым взглядом, уселся рядом с шофёром. Меня потрясывало неконтролируемой дрожью, я попыталась залезть в кузов, но ноги и руки стали стали ватными. Путь к свободе был открыт, а я вдруг обессилила. Психоз накрыл с головой, я была на грани отчаяния, что не могу забраться в кузов. Открыв стекло, полковник скомандовал.
— Бортникова, на заднее сиденье.
Его голос вывел меня из ступора. Холодный взгляд, жесткое выражение лица — чудовище, смиловавшееся надо мной. Осталось немного — выполнить команду.
Вчера я стояла в яме, чувствуя, что остался один шаг до бездны, сегодня меня везли на волю. А завтра первое сентября. Я не успевала вписаться в американские горки, которые устроил начальник, хмуро поглядывающий в зеркало заднего вида на моё растерянное, взволнованное, пылающее лицо. Вцепившись в сиденье, мне кажется, я вся горела от мысли, что сегодня увижу сына.
Пять километров пролетели мгновенно, на взлётке ждал борт — небольшой вертолёт. Полковник, оказывается, летел вместе со мной. Он не беспокоил своим присутствием, почти сразу уйдя в кабину к пилотам.
Я смотрела в иллюминатор на лесные массивы под нами. Сердце замирало от радости, и сжималось от ненависти. В первый день свободы я должна встретиться с мужем, отправившим меня в мясорубку. Муж не услышит моих обвинений, потому что это бесполезно, он их никогда и не слышал. Я всё пережила и хочу только одного, вытравить весь кошмар из памяти, никогда не возвращаться к нему.
Мысленный отрепетированный разговор должен произойти сразу после того, как я поцелую сына. Слова о разводе, которые я напишу на бумаге, будут без объяснений, плюс требование купить двухкомнатную квартиру, взамен родительской. Четырёхкомнатную в элитном доме и новую машину он не отдаст, но мне и не надо.
Я, конечно, дура, что согласилась продать родительскую двушку, но аргументы супруга в тот момент логичные, обоснованные, и убедительные, вынудили согласиться. Муж провёл продуманный блицкриг, успел убедить меня до того, как я пришла в себя и очухалась. После смерти мамы и бабушки, я представляла собой жалкую безвольную амёбу, которая вряд ли осознавала ценность своего жилья. Зато прекрасно понимал супруг, загнав меня в ещё более зависимое положение.
Теперь в правом кармане ветровки лежали осколки машинки, камень я выбросила. Жаль, у меня нет подруги, которая могла бы постоять рядом, поддержать меня. Муж умудрился выкосить всех моих приятельниц, в родственниках остались только его родители. Они будут на стороне сына, помощи от них ждать не стоит.
С симпатией ко мне, как это ни смешно, относились бабушки из дома, с которыми я общалась с неизменным уважением: звала по именам, разговаривала о пустяках, помогала донести сумки, придерживала дверь, подставляла руку, чтобы они зимой сошли со скользкого крыльца. Вот только бабушки вряд ли смогут меня поддержать, моего мужа все они считали примерным семьянином.
Может собрать вещи и уйти? Данилку он не отдаст, ребёнок будет плакать, рваться ко мне. Нет, уходить нельзя, я должна остаться, погладить рубашку, брюки, купить букет, отвести сына за руку в первый класс.
От мыслей и шума винтов разболелась голова.
Почему я должна убегать из собственной квартиры? Страх, что не смогу противостоять мужу, снова побивал мою решимость.
Мы сели на большой вертолётной площадке, с которой нас увозили в колонию. Полковника ждала служебная машина, меня никто не встречал. Как попасть на трассу я помнила, поэтому мельком взглянув на черный джип с затемнёнными окнами, пошла по асфальтированной дороге к остановке.
Муж не знал, когда я прилетаю. Телефон был разряжен,