невесомо прижавшись губами к моим губам, шепнул.
— Люблю…
Если он думал, что я не слышу, то каждый раз ошибался. Мой слух улавливал вибрацию этого слова, оно запускало в кровоток искры, и я улетала во Вселенную, сотворённую нами и только для нас двоих.
Пройдя через ад колонии, я выжила, хотя должна была умереть, и научилась ценить жизнь. Остаточные осколки ментальной боли, если и возникали, то притуплённо, таково было моё преимущество после страданий. Колония научила меня сражаться, выживать, идти вперёд, и это как программа встроилась в мою личность.
Мне иногда жаль себя, накатывает временами, но я точно знаю, что как боец по счёту восемь поднимусь с земли. У меня нет вины за прошлое, я со всем разобралась. Но Пасечник не простил себя за предательство, за душевную слепоту, за жестокость по отношению ко мне. И я ощущаю его затаённую боль, чувствую её. Он снова перепрятал мою красную ветровку, потому что не хочет, чтобы я знала, где она лежит, боится, что я выброшу её.
Со стороны мой муж — бетонная непрошибаемая стена, но я знаю, за бетонной стеной скрыта лесная цветочная поляна, на которой все цветы только для меня одной.
Пока дочь спит, у нас есть время друг для друга. Невероятно и удивительно, что наш секс с годами становится всё желанней, а мои полёты в космос всё длиннее. Муж словно взращивает, раскрывает, лелеет мою сексуальность, и я с готовностью отвечаю ему.
Расслабленно лежу на руке мужа, он целует мои волосы, гладит спину.
— Я не буду больше ездить в командировки.
— Почему?
— Хочу быть рядом.
Он целует в лоб, в нос, в губы, словно опять просит прощения. Я знаю, ему тяжело уезжать от меня даже на короткий срок. Оставив однажды меня наедине с волчьей стаей, вернув повторно в лагерь всего на два дня и чуть не потеряв при этом, он обречён ходить по тонкому лезвию своих кошмаров, пряча в глубине эту уязвимость.
— Произнесённые слова обычно теряют свою силу. И я вечно сомневаюсь, чтобы сказать, не хочу выглядеть тупо или приторно. Раньше я ел, спал, воевал, механически выполнял работу и не мечтал о большем. Ты снесла к чёрту моё запрограммированное существование, запустила сердце в другом ритме.
Столько нежности в его глазах, в его словах. Мне давно не приходит в голову выставлять ему счета. Какой смысл растрачивать время на обиды и боль. Надо быть благодарной здесь и сейчас, раз уж получилось вытянуть счастливый лотерейный билет.
Нужно уже сказать, а я всё медлю и медлю, глядя в его серебряные глаза. Я живу в этом мгновении, когда мне надёжно и тепло в его объятиях, когда от эмоций сложно дышать, и внутри столько чувств, что хочется выплеснуть слезами.
— Ты самый главный человек в моей жизни. Мне безмерно повезло, что судьба привела тебя ко мне.
Он исступлённо стискивает меня, словно обжигаясь воспоминаниями прошлого.
— Ай, — я тихо шиплю, и он и тут же отпускает.
Провожу рукой по смуглой коже груди, блестящей от пота, ощупываю твердые кубики пресса один за другим, спускаюсь ниже к заветному треугольнику.
— Ты моя большая плитка шоколада, — говорю шепотом, и Пасечник тихо смеётся. Думаю о том, что мне с ним, действительно, невозможно сладко. Он мой бесконечный серотонин, гормон счастья.
Он целует меня долго, жадно, растекаясь сладостью шоколада на губах, прижимает к себе.
— Соскучился по тебе страшно, будто год не видел.
Отдышавшись, я отвечаю.
— Три дня.
Он вдыхает запах моих волос, опускается поцелуями на шею, легко дует в ухо, прикусывает его. Мне приятно до мурашек и немного щекотно. Томно шепчу.
— Мой любимый… Шоколад.