мной как мячом и делали, что хотели. Я разве что сальто не сделала. Просто не понимала как. Я переписывала книгу, включая свой новый опыт. Я создавала ее, а она создавала меня. Я становилась раскованее и смелее. Книга становилась откровеннее и живее. Я не чувствовала себя собой, кода я писала. Я была такая Настя, что когда я книгу дописала, я ее подписала ее именем главной героини.
Вылезла моя субличность. Та, которой я могла бы быть, но себе не позволяла. Я еще очень долго шутила потом, что это не я, это Настя.
Но пока я писала, мне многое про меня понятно стало. Про выбор, который я делаю. Про стратегию избегания. Про мою непривязанность к корням. Те, кто общался со мной часто в то время, в каждом поступке меня узнавали.
Был еще один удивительный момент. Я начинала писать героя с конкретного человека. Но потом меня попросили фотографию, а мне не хотелось залезать на страничку к прототипу героя, и я просто вспомнила, на кого он типажно похож. На Сергея Гринькова. Того самого, чью неухоженную могилу я встретила на Ваганьковском. Те же глаза горящие, та же легкость в выступлениях, та же улыбка широкая, слегка квадратная. Они даже роста одного были. Я полезла искать похожую фотографию, и меня затянуло. Я смотрела выступления, читала интервью, и у меня был шок. Некоторые абзацы книги, где я описывала героя, совпадали.
Я не могла знать это заранее. Я не читала о нем. Из этой пары в школе я была влюблена в партнершу. Он мне казался таким раздолбаем, не особо умным. Это интервью, по которому я так решила, я еще с тех времен хорошо помню. А сейчас передо мной картинка разворачивалась по-другому. Человек так устал, что даже говорить почти не мог. Он почти кричал о своей усталости, но его не слышали. Все привыкли к тому, что он легкий и сильный. Все после Олимпиады устают.
Дальше я уже писала, держа в голове этот образ. Он у меня даже на заставке ноутбука стоял. Зайду в тупик, смотрю на фотографию, или выступления, ловлю состояние. Что-то я брала из его реальной биографии осознанно, что-то читала и удивлялась, как словила. Я писала и не могла остановиться. У меня полетела вся техника – посудомойка, холодильник, газонокосилка и так, по мелочи. От меня шарашило так, что током могло дернуть. Я перечитывала свою книгу и мне она тоже нравилась. Я даже не до конца понимала, что это я написала.
Я закончила за два месяца. События периодически сбываются уже второй год. Я не подгоняюсь. Некоторые герои даже не знают, что я писала эту книгу, но в жизни их случаются похожие ситуации.
Книга получилась серьезнее и глубже, чем я о ней думала. И она многое мне объясняла. И многое во мне изменила.
Я вернулась из Сочи и встала на ролики. На этот раз уже серьезно. Ты спрашивал меня, зачем мне это надо. Я вообще убрала из жизни всех людей, которые задают этот вопрос. Это же не вопрос по сути, а обозначение позиции – я такой умный, знаю, как жизнь прожить, а ты тут со своими глупостями. Но ты именно спрашивал. Это тебя и отличает от других людей. Если ты спрашиваешь, ты спрашиваешь.
Это было новое постижение себя и своих возможностей.
Письмо 28
Я тренировалась все лето. Как раз начался детский лагерь на роликах, каждый день по 4 часа. Я встала в среднюю группу. К тому самому моему девятнадцатилетнему приятелю, которого часто подвозила на машине в прошлой жизни. Вела себя как пацанка, проживала свое непрожитое шестнадцатилетнее детство. Я ж в этом возрасте слишком серьезная была. А сейчас я дурила вместе с пацанами. Была любимицей всего лагеря. Когда я пыталась решиться на что-то страшное для меня, все тридцать человек скандировали «Оксана». Терпеть не могу повышенное внимание к себе, мне проще в сторонке постоять, а потом попробовать, точнее думать, что попробую, но так и не решиться. Но тут было проще съехать, чем терпеть этот ор.
Руслан иногда заезжая посмотреть, удивленно бровь поднимал и что-то там на подкорочку записывал. Потом немного со мной позанимался, заметил, что я выровнялась. Я даже бегала, как девочка с рекламы, правильный толчок, правильный замах, короткие шорты. Я стремительно догоняла то, от чего отстала почти за полтора года заброшенных роликов. В это же время мне предложили записать видео танца с моим особым партнером Лехой и отправить на инклюзивный конкурс. Мы начали усиленно тренироваться, Руслан стал помогать. Тело начинало слушаться. Моя плохая координация стремительно выправлялась. И о чудо – я стала ощущать пространство. Это значительно упростило жизнь от того, что перестала врезаться в мебель до того, что стала быстрее перестраиваться за рулем.
Следующий инсайт я словила от того же девятнадцатилетнего. Никто не мог мне помочь преодолеть страх съехать с квотера. Есть прямые горки, имя им рампа. С них съезжать было страшно, но все-таки возможно. Происходило это так – наверху стоял один из пацанов, давал мне руку, когда я пыталась на эту рампу заехать. Без поддержки у меня не очень получалось. Съезжать было страшно. Первый раз я съехала, просто потому что резко повернулась и поскользнулась. Второй раз они меня просто столкнули. Третий раз я заехала и поняла, что съехать не могу. Меня просто тошнило от страха. И тот девятнадцатилетний сказал, что не уйдет никуда, пока я не съеду, и все дети останутся без обеда. Так я освоила простые рампы.
Но квотер – это вогнутая полукруглая рампа. И сделать этот шаг я не могла решиться. Это как с березы на тарзанке прыгнуть, когда веревка провисает. Через месяц попыток я все-таки решилась сделать этот шаг. Шагала и падала назад. И страшно собой гордилась – я же этот шаг сделала. И гордилась до тех пор, пока мой приятель это не увидел.
Я рассчитывала на восхищение. Он ведь хвалил меня за то, как быстро я прогрессирую. Как я справляюсь со страхом. Но здесь я ошиблась. Он мне сразу сказал:
–Гордиться нечем.
–Но я же делаю этот шаг. Я смогла на это решиться.
–Ты шагаешь, чтобы упасть. Ты не делаешь этот шаг, чтобы поехать.
Я бы не стала тебе писать все эти мои роликовые приключения, если бы этот маленький пацан не открыл мне глаза на мою мотивацию. И ведь он был прав.