— По-моему, это будет не так уж плохо. Возможно, ты был прав и в этом смысле мы довольно хорошо подходим друг другу.
Он приподнялся на локте и посмотрел на ее сморщенный лоб. Он вполне соответствовал ее голосу, полному неторопливых размышлений.
— Мы подойдем друг другу еще больше, если ты останешься честной и смелой.
— Честной и смелой? Ты меня такой считаешь?
— Эти слова не хуже и не лучше любых других для описания того, как ты относишься к наслаждению. — И для описания ее реакции в целом, решил он.
— Гувернантка учила меня, что мужчины предпочитают скромных и добродетельных.
— Я рад, что ты оказалась плохой ученицей.
— Значит, тебя не удивила моя несдержанность?
— Ни капельки.
— А меня удивила. Впрочем, ты, наверное, уже все испытал с другими женщинами.
Довольно неожиданно он почувствовал, что оказался на зыбкой почве.
В ее голосе он не услышал осуждения. Она была всего лишь самой собой — честной и смелой. Все же он счел за лучшее сказать небрежно:
— С другими женщинами? О! Ты имеешь в виду мое далекое прошлое? Да я уже давно о них позабыл.
Верити сначала хихикнула, а потом рассмеялась. Отдышавшись, она приподнялась, поцеловала его в щеку и упала спиной на постель.
— Спасибо, что попытался, Хоксуэлл. Хоть я смелая и честная, иллюзий у меня нет.
Зыбкая почва превратилась в топкое болото, и он решил, что этот разговор продолжался достаточно долго, чтобы она не почувствовала себя обделенной его вниманием.
Он поцеловал ее и встал с постели.
Глава 14
Дом Хоксуэлла на Ганновер-сквер оказался менее запущенным, чем Гринли-Парк. Район был не самый лучший, как написала в своем письме Селия. Светское общество уже давно отсюда переехало. То, что графы Хоксуэлл все еще жили здесь, свидетельствовало о постепенном уменьшении богатства семьи.
В некоторых комнатах, по мнению Верити, вполне можно было жить. Библиотеку, конечно, неплохо бы подновить, как советовала тетя Джулия, но Верити понравилась серебристая обивка кресел и диванов, старинная темная мебель и прекрасный вид из больших окон.
По контрасту с библиотекой гостиная выглядела холодной — и похоже, ею уже давно не пользовались. Хоксуэлл, наверное, редко принимал гостей в этом доме. Если к нему и приходили друзья, то скорее всего проводили время в библиотеке или в апартаментах наверху.
— А здесь сад, — сказал Хоксуэлл, открывая одну из застекленных дверей в длинной галерее, служившей также бальным залом. — Обещай, что не будешь меня ругать.
Они вышли на красивую большую террасу, пол которой был выложен похожими на мрамор плитами. Перед ней расстилался огромный сад, заканчивавшийся в дальнем углу кирпичной стеной, с помощью которой были, по-видимому, замаскированы конюшни и хозяйственные постройки.
— О Господи!
— Садовник не из лучших. Ты это имеешь в виду?
— Он ничего не умеет. Тисовые деревья погибли, а кусты вообще подстрижены кое-как. Боюсь, что он не знаком даже с азами садоводства.
— Думаю, ты его подучишь.
Она спустилась по ступеням и остановилась посреди разрухи.
— Я не уверена, что смогу с этим справиться.
— Возьми помощников. Уволь этого садовника и найми другого. Или трех. На свое усмотрение.
Она оглядела ряд небольших, совершенно нелепых клумбочек вдоль дорожек. Здесь все надо было перепланировать.
Обход дома и сада закончился в ее апартаментах. Там, как и в Гринли-Парке, недавно сменили шторы и покрывало на кровати. Наверное, об этом позаботились Коллин и тетя Джулия, а вовсе не Хоксуэлл.
Все же ей показалось, что он ждет ее похвалы. Он наблюдал, как она потрогала покрывало, а потом выглянула в окно. Он стоял за ее спиной, когда она открывала дверцы шкафов и ящики комодов в гардеробной.
Увидев дверь позади туалетного столика, она спросила:
— Еще один коридорчик?
Он сдержал слово и пользовался коридорчиком между их апартаментами в Гринли-Парке каждую ночь. Иногда, поджидая его, она представляла его таким, как в первую ночь — обнаженным, с потемневшим взглядом и напряженным выражением лица. В предвкушении того, что должно произойти, она ощущала, какими чувствительными становились соски и как начинало трепетать тело.
— Здесь нет коридора. Комнаты соединены напрямую. — Он открыл дверь, чтобы она увидела его комнату и камердинера, вешавшего в шкаф сюртук хозяина.
— Это мистер Драммонд. Он мой камердинер уже… Сколько лет, Драммонд?
— Я удостоен этой чести уже двенадцать лет, сэр. С тех пор как вы еще учились в университете. — Камердинер был явно тронут вниманием Хоксуэлла.
— В то время у него с самого утра было много работы. Не так ли, Драммонд? Не то что последние несколько лет.
— Да, сэр. Для вас есть почта. Я собирался переслать ее вам в Суррей.
Хоксуэлл занялся письмами, а Верити вернулась в свою комнату и обнаружила, что и ее ждет почта.
Одрианна сообщала, что они с лордом Себастьяном тоже вернулись в Лондон. Верити вздохнула с облегчением: одна из ее подруг будет рядом.
* * *
Обмакнув перо в чернила, Хоксуэлл подписал целую кипу бумаг, которую положил перед ним Торнаппл. Каждая закорючка его подписи означала контроль над богатством Верити.
Поверенный был воплощением профессиональной невозмутимости. Однако когда была подписана последняя страница, он снял очки и внимательно посмотрел на Хоксуэлла.
— Я надеюсь, что вы примете мой совет насчет наследства, которое получила ваша жена, лорд Хоксуэлл.
— Разумеется.
— Это промышленное предприятие. Оно более подвержено колебаниям в сфере экономики, чем богатство, полученное от владения землей. Потенциал гораздо больше, но и риск тоже. Наследство леди Хоксуэлл приносит большой доход, а с упразднением опеки прибыль от производства за тот период, когда она была несовершеннолетней, значительно увеличилась. Хотя нет гарантий дальнейшей прибыли.
— Я полагаю, что потребность в металле будет расти, а не снижаться. Хотя нет гарантий, нет и причины думать, что начнется спад.
— В этом вы ошибаетесь. Спад уже близок. Завод надежен, но и он страдает от послевоенной депрессии в экономике. Кроме того, ежегодно более половины прибыли дает механическая обработка металла. Благодаря изобретенному Джошуа новому методу у завода пока есть преимущество. Вы, наверное, знаете, что он не запатентовал свое изобретение, потому что это означало, что придется раскрыть принцип самого метода, а Джошуа никому не доверял и опасался, что его могут украсть. Однако если бы он стал известен, преимущество в значительной степени уменьшилось бы.