Стараясь подавить в себе ярость и вместе с тем беспокойство, Хоксуэлл послал за Криппином и миссис Брэдли. Ожидая, когда они придут, он мысленно сочинял письмо, которое пошлет Саммерхейзу, и другое, более строгое — Дафне Джойс. Только когда Криппин и миссис Брэдли прибежали в библиотеку, он понял, что не может больше сдерживаться.
— Я хочу знать, что моя жена делала сегодня утром, — кричал он. — Расспросите слуг, поговорите с конюхами. Делайте все, чтобы узнать, куда она уехала.
Криппин взглянул на миссис Брэдли. Миссис Брэдли съежилась.
— Милорд, — осмелился Криппин, — леди Хоксуэлл проснулась рано, спустилась вниз и попросила принести ей чай. Потом она вышла из дома. Сейчас она в саду. Я только что ее видел. Думаю, она все это время провела в саду.
В саду. Ну конечно.
Чувствуя себя идиотом, Хоксуэлл вышел на террасу.
Он заметил ее в дальнем углу сада, где дикая природа отвоевала себе большой участок. На Верити было голубое платье и шляпка — те самые, в которых он впервые увидел ее в Камберуорте. Она то наклонялась, то выпрямлялась…
Он направился к ней. Садовник подстригал кусты самшита около террасы. Рядом была клумба со сломанными цветами, глядя на которую легко было понять, что произошло. Хоксуэлл мог голову дать на отсечение, что на клумбе видны отчетливые отпечатки женской головы, плеч и бедер.
— Эту клумбу надо всю скосить, Сондерс. Сондерс перестал подстригать куст и поклонился.
— Я начал этим заниматься, милорд, но миледи мне запретила. Она сказала, что нет вреда в том, чтобы срезать цветок, но если срезать все растение до корня в это время года, оно погибнет. Так она сказала.
— И это действительно так?
Сондерс кивнул.
— Она сказала, что бедные растения не должны страдать из-за небрежности какого-то идиота.
— А еще она что-нибудь сказала?
Сондерс покраснел.
— Не помню. Память стала не та, милорд.
Хоксуэлл пошел по тропинке к тому месту, где находилась Верити. Она опять наклонилась, потом разогнулась и бросила в стоящее рядом ведро какое-то растение.
— Вы решили восстановить эту часть сада? — спросил он, разглядывая цветы среди некошеной травы.
— Пожалуй. — Она вернулась к своей работе.
— Сондерс сказал, что вы не разрешили ему скосить цветы, которые мы помяли прошлой ночью.
— Прошу вас не думать, что мною руководила сентиментальность.
— А я и не думаю.
— Нет смысла убивать растения. Слуги и так знают, что произошло. Миссис Брэдли была весьма озабочена моим здоровьем, когда я утром спустилась вниз. Она все время спрашивала, как я себя чувствую и не надо ли мне чего-либо. — Она вырвала еще один сорняк. — Они все были здесь — кто внизу, кто наверху. У вас было достаточно свидетелей, как вы и хотели.
— Я уверен, что они ничего не видели и не слышали, Верити. Они просто предполагают. Ведь прошло два года, не так ли?
— Не сомневаюсь, что им не понравилось, что я заставила вас так долго вести образ жизни монаха. Где им было знать здесь, в Суррее, что вы не страдали от воздержания все это время. Они не читают лондонских скандальных листков и ничего не знают о ваших многочисленных любовницах.
У него чуть было не вырвалось, что любовница — это не то же самое, что жена, но здравый смысл взял верх, и он промолчал.
— Что еще вы сказали садовнику? Он уверял меня, что не может вспомнить, но, насколько я понял, он просто решил быть тактичным.
Она сняла одну перчатку и, достав носовой платок, стала им стирать капельки пота с лица и шеи.
— Я сказала, что свидетельства ночи были настолько очевидными, что, возможно, стоит поставить на клумбу табличку и покончить с этим. А на табличке написать: «Здесь лежала леди Хоксуэлл, когда лорд поимел ее в первый раз».
Он не понял, сердится она или издевается.
— А что вы ответили, когда миссис Брэдли справилась о вашем здоровье, Верити?
— Я сказала ей, что испытывала трудность при ходьбе сегодня утром, но потом все прошло.
— Вы действительно все это говорили? — Он был в ужасе. Не может быть!
Она бросила в ведро очередной сорняк, и в ее глазах промелькнула насмешка.
— Люди, с которыми мне приходилось общаться в детстве и юности, могли иногда выражаться и более непристойно. Нет, на самом деле я так не говорила.
Она по крайней мере не слишком сердится, раз может отпускать такие шуточки.
Верити больше ничего не сказала и продолжила полоть. Возможно, подумал он, надо извиниться.
— У меня не было намерения причинять вам боль, Верити. Если это случилось…
— Я совершенно точно знаю, каковы были ваши намерения, милорд. И хорошие, и плохие.
И чем меньше говорить об этом, тем лучше, понял он и не стал оправдываться.
— Что касается боли, меня о ней предупреждали. Я уже могу ходить. Благодарю вас за заботу.
Она выдернула с корнем еще один сорняк, стряхнула с него землю и бросила в ведро.
— Что вы собираетесь посадить в этой части сада? — спросил он.
— Луковичные растения. Я посажу их осенью, чтобы они взошли весной.
— Это может сделать садовник.
— Он слишком стар, а эта работа не из легких.
— К осени мы наймем ему молодых помощников.
— Я хочу делать это сама. Хорошо иметь перед собой цель.
Он снял сюртук и бросил его на землю. Этот жест привел ее в недоумение, но больше — в смятение. Он сделал то же самое вчера ночью, перед тем как овладеть ею.
— Леди Хоксуэлл не пристало быть такой осторожной. Ее муж не собирается снова поиметь ее в саду на земле. — Он засучил рукава. — Вы хотите все это выдернуть? И это деревце тоже?
— Да, все это должно быть уничтожено. Мы должны начать с самого начала.
Он нагнулся рядом с нею, ухватился за тонкий стволик и с силой дернул.
Глава 13
Целых три дня соседи выдерживали паузу. На четвертый начались визиты. Кареты подъезжали и отъезжали в течение всего дня. Леди изучали Верити, а джентльмены снисходительно улыбались. Глаза у всех светились гораздо большим любопытством, чем осмеливались выразить рты.
Верити научилась вставать рано, чтобы поработать в саду. Потом она мылась и одевалась для приема визитеров. Иногда просматривала свой архив газетных вырезок, а также писала письма Одрианне в Эссекс и своим дорогим подругам в «Редчайшие цветы».
Ей тоже приходила почта, Дафна сообщала, что Кэтрин благополучно до нее добралась и все еще живет у них. В другом письме она описала, как к ним приезжали люди из четырех богатых особняков в Мейфэре, чтобы заключить контракт на поставку цветов и комнатных растений. Одрианна написала, что приедет в Лондон, как только Верити решит побывать там.