действительно, бывший бюргермейстер, закованный в цепи, как опасный преступник, шёл по Гольстенской улице, сопровождаемый толпою черни.
Эта замечательная грубость земного правосудия, которая до некоторой степени внушила народу страсть к кровавым и варварским зрелищам и шла наперекор всякому более утончённому нравственному чувству, составляла характерную особенность средних веков. Уголовные суды вендских городов превосходили бесчеловечной жестокостью своих приговоров все остальные немецкие города, и так как смертная казнь назначалась даже и за весьма незначительные преступления, то должность палача и его помощников оказывалась здесь весьма доходной и прибыльной. Палач и его помощники работали очень усердно и мечом, и топором, вешали, жгли, колесовали, пытали и мучили несчастных преступников на все возможные лады. По старому любекскому обычаю, даже за ничтожное воровство девушка или женщина, совершившая его, закапывалась живьём в землю. Одним словом, в то самое время, когда наступление новой эры сказывалось всюду лучами света, проникавшими во мрак, сказывалось новыми и утешительными явлениями в области литературы и искусства, в торговле и промышленности, — сквозь новую жизнь осязательно и грубо проступала суровая основа диких нравов и варварских обычаев.
Общее собрание городской думы, которому предстояло произнести приговор над Иоганном Виттенборгом, должно было проходить под председательством Варендорпа, назначенного старшим бюргермейстером.
После того как узник занял место на скамье подсудимых, Аттендорп открыл заседание обвинительной речью против Виттенборга, на которого он сваливал всю вину поражения, понесённого ганзейцами в Норезунде. Оратор повторил в своей речи только то, что он уже много раз успел высказать на различных собраниях, при объезде Штральзунда, Ростока, Висмара, где обсуждался вопрос о норезундской неудаче. Тщетно старались его там убедить друзья Виттенборга в том, что главная вина неудачи падает на вероломного Ганона, а никак не на Виттенборга. Мало того, все ганзейские города, кроме Любека, пришли к тому решению, что Виттенборга вовсе даже не следует привлекать к судебной ответственности, а только сделать ему выговор. Но город Любек хотел именно на нём показать пример строгости своего правосудия и полного беспристрастия к своим гражданам, и потому именно подверг Виттенборга в качестве адмирала военного ганзейского флота уголовному процессу.
Любекские ратсгеры были не слишком благосклонно расположены к несчастному Виттенборгу. Они забыли о многих его заслугах по отношению к городу; притом их озлобляла и двойная неудача, понесённая союзом в виде утраты Бойской флотилии и затем в несчастном исходе войны против Вольдемара.
Иоганн Виттенборг защищался в блестящей речи, ясно указывавшей на его полную невиновность, и закончил эту речь словами: «Вы можете произнести надо мною какой угодно приговор: сознание, что я честно исполнил мой долг, не покинет меня до последней минуты. Знаю, что будущие граждане города Любека будут судить обо мне снисходительнее, нежели вы, для блага и процветания которых я пожертвовал собою. Я должен покориться вашему приговору, и, как бы он ни был жесток, знайте заранее — я вам его прощаю. Мы все люди — и все можем заблуждаться. На себе испытал я это, поверив на слово шведам. Да, это была с моей стороны большая ошибка, но никак не преступление. Прошу вас об этом именно подумать!»
Шёпот совещавшихся членов собрания послышался в зале ратуши. Аттендорп озабоченно перебегал от одного к другому, пока двое служителей не внесли урны для голосования и не роздали всем присутствующим членам чёрные и белые шары.
Тогда наступило такое мучительное молчание, что, кажется, можно было слышать, как муха пролетит.
Началось собирание голосов. Но один из ратсгеров, державший в руке белый шар (его поколебала речь Виттенборга), вдруг громко воскликнул:
— Собрание не полно; между нами нет Госвина Стеена!
Тогда все громко стали выражать своё недовольство. Никто и не заметил отсутствия Стеена, так как он в последнее время не баловал ратсгеров своим присутствием на их собраниях.
— Это непростительное невнимание с его стороны! — закричали разом многие из членов совета.
— Следовало бы подвергнуть его строгому взысканию! — заявили другие.
Варендорп приказал одному из служителей ратуши немедленно отправиться к Стеену на дом и привести его в собрание.
Около получаса спустя (а эти полчаса жестоко измучили того, кто ожидал своего приговора) этот член собрания думы вошёл, наконец, в залу.
Все члены собрания громко выразили ему неудовольствие, вызванное его способом действий, и Варендорп счёл долгом сделать ему замечание.
Он спокойно всё это выслушал и сказал:
— Мне было бы гораздо приятнее, если бы вы дозволили мне в настоящую минуту воздержаться от голосования.
— Приговор только тогда приобретает законную силу, когда все члены совета участвуют в подаче голосов, — возразил Стеену Варендорп.
Стеен тревожно потеребил себе бороду, беспомощно мотнул головою и сказал:
— Так я должен покориться этой обязанности, как она ни тяжела мне. Дайте сюда шары.
Служитель поднёс ему шары. Стеен на глазах у всех схватил чёрный шар, и все слышали, как шар упал на дно урны.
Варендорп высыпал всё содержимое урны на серебряный поднос, причём ближайшие к нему сочлены отделили чёрные шары от белых. Варендорп пересчитал их дважды и затем произнёс громким голосом:
— Семнадцать шаров белых и восемнадцать чёрных. Следовательно, над Иоганном Виттенборгом мы должны произнести: виновен!
Тогда все взоры обратились на обвинённого, который принял приговор с геройским мужеством. Он сказал:
— Вы, конечно, в тесном кружке уже и до нынешнего собрания решили, какое наказание должен я буду понести в случае, если буду признан виновным. Теперь я виновным признан. Скажите же скорее, какому роду наказания я подлежу? — спокойно заключил Виттенборг.
— Иоганн Виттенборг! — обратился к нему бюргермейстер. — Ты головою своей должен поплатиться за вину свою, и палач должен будет исполнить над тобою этот приговор на торговой площади, при всенародном множестве.
— Слышите ли вы, господин Госвин Стеен? — воскликнул несчастный осуждённый. — Вам стоило только опустить белый шар в урну, и жизнь моя была бы пощажена. Признаюсь, от вас-то именно я менее всего мог ожидать такой суровости! Подумайте, каково было бы вам, если бы после утраты Бойского флота здесь было бы так же строго поступлено с вашим сыном? А между тем я не виновнее его. И он также заблуждался, чересчур доверяясь своим воинским способностям. Вы очень хорошо знаете, г-н Стеен, как все здесь в Любеке были возмущены в ту пору постигшей нас неудачей; известно вам также и то, как мне тогда было трудно избавить вашего сына от привлечения его к судебной ответственности. И вот теперь, когда я сам попал в такое же тяжёлое положение и