В Риме календами называли первое число каждого месяца; греки не знали подобного дня.
Ливия договорила и откинулась на сиденье. Октавия улыбнулась.
— Очаровательно, как всегда. Лишний раз убеждаюсь, что брат не ошибся, когда выбирал супругу.
Я осмелилась посмотреть на Юлию, но та неотрывно глядела на прялку перед собой. Мы еще целый час работали молча, покуда мужчины развлекались в реке. Постепенно жара стала невыносимой даже в тени, но и тогда мы не тронулись с места. Октавия вытирала пот со лба белой льняной тряпицей. Волосы Юлии слиплись. Представив себе, как брат рассекает прохладные воды Тибра, я ощутила нарастающий гнев. Мама всегда предлагала нам равные возможности. Александра пускали плавать — значит, и я могла. Он учился в Мусейоне — я была рядом. Впервые в жизни единственной причиной запрета стал мой пол.
Наконец мужчины вернулись. Брату хватило ума не выглядеть чересчур довольным. Увидев, как мы изнываем от зноя, он с беспокойством спросил:
— Ну, как порисовала?
— Жарко, — отрезала я по-парфянски. — А ты как поплавал?
— Хорошо.
— Не сомневаюсь, — нахмурилась я. — Все лучше, чем сидеть с этой горгоной.
— Прости, — смутился он. — В следующий раз откажусь…
— Да при чем здесь это, — капризно сказала я.
— Совершенно тебя замучила? — спросил Александр, покосившись на Ливию.
— Хорошо еще, что мы с ней не живем.
Брат передернулся.
— Ладно, идем. — И протянул мне руку. — Галлия всех проводит в Большой цирк.
— Наверное, нам придется стоять на улице и заглядывать через арки?
Александр усмехнулся.
— Марцелл говорил, проход разрешен для всех.
— Видимо, деньги женщин ничем не хуже мужских.
Когда брат ушел на конюшни сменить одежду, Юлия приблизилась ко мне. Все это время она пыталась следить за нашим разговором.
— Слушай, сколько языков ты знаешь?
— Четыре. И еще чуть-чуть по-еврейски.
— Как ты их изучала?
— Впитала, пока росла. Так же как ты — латынь.
— А в школе?
— Шесть дней в неделю.
Юлия призадумалась и тихо произнесла:
— Иногда я пытаюсь представить, что было бы, если бы битву при Акции выиграл твой отец.
— Наверное, тебя бы тогда убили, — честно сказала я.
— Или отправили в Александрию, учиться в Мусейоне вместе с тобой.
Мужчины переоделись и возвратились к нам. Октавия наказала служанке привести нас домой до заката солнца и не давать Марцеллу потратиться до последнего денария, какие бы щедрые суммы он ни сулил охранникам. А тот как ни в чем не бывало спросил у Тиберия:
— Ты с нами?
— В цирк? Нет уж, благодарю покорно.
— А что? — рассмеялся Марцелл. — У тебя есть дела поинтереснее?
— Мы с Друзом пойдем заниматься к Агриппе.
— Опять Саллюстий? — полюбопытствовала я.
— Саллюстия мы проходили два года назад. Сейчас изучаем великих римских полководцев. Брат уже наизусть помнит историю Катилины, вплоть до его восстания против Республики.
— Тогда почему он не учится с нами в школе? — удивилась я.
— Друзу всего девять лет. Но даже он понимает, что наблюдать за конями, которые бегают по кругу, напрасная трата времени.
Мы тронулись в путь. По дороге Юлия обратилась к Марцеллу:
— Зачем ты всегда приглашаешь этого умника?
— Из жалости, — честно признался юноша.
— Вот уж зря, — рассердилась она. — Он ничем не лучше своей мамаши.
— Просто она его запугала.
— Ну и что? — воскликнула Юлия. — Он сам позволяет!
Галлия продолжала идти вперед и не оборачивалась.
— Да ведь у парня нет выбора.
— Мог бы просто молчать.
— Молчание не для Тиберия. Он до последнего вздоха будет жаловаться.
— Тогда зачем это нужно Ливии? — вставил мой брат. — Нашла бы себе другое занятие.
Марцелл красноречиво переглянулся с Юлией.
— Да ведь он — ее главная надежда. Ливия спит и видит сына римским правителем, хотя ему милее было бы вступить в армию и пойти на галлов.
— Но ведь наследник ты, а не Тиберий! — выпалил Александр.
— Сейчас — да. А если случится что-нибудь непредвиденное, если я упаду с коня или получу рану в битве…
— Марцелл! — воскликнула Юлия.
— Что?
— Из наших уст, да Юноне в уши, — напомнила девушка. — Не стоит даже упоминать о таких вещах.
— Почему? — презрительно усмехнулся он. — Полагаешь, богам есть дело до наших речей?
— Отец говорит, что есть.
— Он хочет, чтобы плебеи так думали. Религиозной толпой легче править. Не уродится хлеб или засорится акведук — всегда можно переложить вину на Юпитера.
Помолчав, Юлия проговорила:
— Похоже на правду. Кажется, мой отец не живет, а лишь выступает на сцене. Наверное, поэтому он и выберет в наследники тебя. Ты всегда готов подыграть.
— Другими словами, я готов быть марионеткой?
Юлия раскрыла рот, чтобы возразить, но Марцелл только усмехнулся.
— Пусть так. Осторожничать нужно не нам, а Селене и Александру.
Мы шли по течению Тибра мимо Бычьего форума — места, где продавался скот и где стояло такое зловоние, что его ощущали, пожалуй, даже в Элизиуме[21]. Юлия достала из сумочки маленький деревянный шарик, поднесла к носу, понюхала и передала мне.
— Что это?
— Амбра. Все женщины пользуются такими.
Я глубоко вдохнула и задержала дыхание, не желая расставаться с непривычным запахом. Потом все же выдохнула — и закашлялась.
— Ужасно, верно? — посочувствовал Марцелл. — Я бы на месте Цезаря вообще перенес Бычий форум на другой берег Тибра.
— Тут всегда такая толкучка? — посетовал Александр.
Мимо нас провели быка с рогами, обвязанными пучками сена; племянник Цезаря еле успел отпрянуть, чтобы не угодить под копыта.
— Ага, всегда. Не говоря уже о праздничных днях.
Наконец мы пришли на место. Галлия и Марцелл помедлили, чтобы дать нам посмотреть на бетонный мегалит, украшенный арками и мраморными скульптурами. Мне уже доводилось видеть Большой цирк со склона Палатина, где Октавиан устроил длинный деревянный помост, чтобы наблюдать за играми прямо из собственной виллы, но я не представляла себе, насколько это в действительности огромное сооружение, пока не очутилась у подножия лестницы.
— Вот бы такой рисунок в твой альбом, — сказал Александр.
Изнутри доносились ликующие вопли толпы. Зрители громко ревели после каждого круга, завершенного колесницами. Галлия пробилась через плотный поток зрителей, и мы очутились у западных ворот. Мужчина в тоге жестом позвал нас войти, прокричал неразборчивое приветствие, и мы полезли вверх по узкой лестнице в ложу Цезаря.