Пробираясь среди прибрежных камней, Амисия разглядела отмель. Уже начался отлив, хотя волны то и дело захлестывали узкую косу. Когда Амисия подобрала юбки, ее взгляд упал на сафьяновые сапожки, безнадежно испорченные после похода по ручью. Что ж, решила она, хуже уже не будет.
Почти бегом преодолев косу, Амисия заспешила вверх по извилистой дороге, хотя сбитые ноги едва слушались. Когда она прокралась в темную конюшню, ни одна лошадь даже не фыркнула. Дверь черного хода тихонько скрипнула, но этого никто не заметил, даже та несчастная, которая приглушенно рыдала где-то рядом.
Холщовая занавеска отгораживала закуток под черной лестницей. Там, на соломенной циновке, прислонясь к холодной каменной стене, сидела согбенная горем женщина.
— Орва, — еле слышно окликнула Амисия.
Кухарка, спрятавшая лицо в дрожащие ладони, ее не услышала. Амисия сделала шаг вперед, опустилась на колени, обняла вздрагивающие плечи и прижала старушку к себе.
— Орва, — зашептала Амисия, — Рэндольф в безопасности — его накормили и уложили спать. Знаешь, кто его охраняет? Тот самый смельчак, который спас его от незаслуженной кары.
Охваченная горем, Орва, казалось, не замечала хрупкую девичью фигурку, примостившуюся рядом, покуда не прозвучало имя ее сына. Она отстранилась и заглянула в серьезные карие глаза, ища подтверждения услышанному. До той поры Амисия ни разу не видела ее слез: круглое румяное лицо всегда светилось ласковой улыбкой. Однако сейчас на нем отражалась лишь безнадежная скорбь, и Амисия опять остро ощутила свою вину за то, что злоупотребила добротой Рэндольфа. Это чувство нестерпимо обожгло ее душу — не так ли обжигает адский огонь, в котором, как учат священники, суждено гореть всем грешникам?
— Разве его не запороли до смерти? — еле выговорила Орва, глядя на девушку покрасневшими от слез глазами.
Амисия погладила пухлые руки кухарки.
— Барон хлестал его розгой, это так, но силы-то уже не те. У Рэндольфа все до свадьбы заживет. — Она сама с трудом этому верила, но молила Господа, чтобы так оно и случилось.
Пока девушка всеми способами утешала старушку, а та нащупывала спасительную соломинку надежды в море отчаяния, у закутка неслышно появилась Анна, которая молча остановилась между каменной стеной и грубой занавеской.
Орва не нашла облегчения в том известии, которое принесла ей Амисия.
— Что же с ним теперь будет? Ведь он крепостной. Сюда возвращаться — верная смерть, а больше податься некуда. В лесу ему не прокормиться — за потраву-то придется ответ держать.
Амисия собралась с духом и с напускной уверенностью заявила:
— Можешь не волноваться. Человек, который спас Рэндольфа, не покинет его в беде. — Понимая, что такое заверение звучит по меньшей мере неубедительно, она добавила: — А это не кто иной, как Волчья Голова — барон за ним охотится, да никак поймать не может.
Восхищенные нотки в голосе Амисии подтвердили самые худшие опасения, которыми Келда поделилась с Анной. Когда Амисия не пришла ни к ужину, ни к завтраку, Келда призналась матери, что они напали на след разбойников. Ломая руки, она поведала, как Амисия восхваляла достоинства Волчьей Головы.
— Ума не приложу, — всхлипывала Орва, — что на него нашло? Ведь он всего-то должен был овса для лошадей привезти. Это ему не впервой. А вот поди ж ты, как оно обернулось. — По всей видимости, Орва не усомнилась в справедливости дошедших до нее слухов. — Барон так говорит: раз Рэндольф сбежал, стало быть, он вор, и ждет его позорное клеймо.
Простодушная женщина терзалась страшной мукой. Амисия не могла допустить, чтобы из-за ее прегрешений мать потеряла веру в честность своего сына.
— Это я упросила его перевезти меня на тот берег; это я от него сбежала, пока он занимался делом. А он отправился меня искать и набрел на жареного фазана. Я одна виновата в том, что барон объявил его вором. Никогда себе этого не прощу.
Кухарка обняла разрыдавшуюся Амисию и прижала к своей необъятной груди, отпуская ей этот грех. Все это время, оставаясь незамеченной, за ними наблюдала Анна. Ей хотелось думать, что эта история послужит Амисии уроком: может быть, хоть теперь она поймет, что за ее взбалмошность жестоко расплачиваются невиновные.
— Стыдись: из-за тебя ни в чем не повинный человек попал в страшную беду.
Амисия и Орва, сидевшие на соломенной циновке, в ужасе отпрянули друг от друга и обернулись к нежданной свидетельнице их разговора.
— Надеюсь, — продолжала Анна, делая шаг внутрь закутка, — что когда-нибудь ты научишься думать о последствиях и перестанешь совершать безрассудные поступки.
— Отныне она будет лишена возможности «совершать безрассудные поступки»! — раздался сзади них злобный хохот.
Заслышав этот рык, леди Анна резко обернулась, но тут же отшатнулась назад и чуть не упала, споткнувшись о циновку.
Тонкие губы Гилфрея растянулись в широкой ухмылке на мясистом, сытом лице. Он подкрался как раз тогда, когда Анна отчитывала его падчерицу, и не без злорадства наблюдал, как съежились перепуганные женщины. Когда Амисия заносчиво вскинула голову, он провозгласил, смакуя свои слова:
— К концу недели она пойдет под венец. Я сам выберу ей такого мужа, который ее приструнит раз и навсегда. До той поры у дверей моей драгоценной супруги будет стоять стражник, оберегая ее уединение, а возле этой непутевой сумасбродки, — он презрительно махнул рукой в сторону Амисии, — день и ночь будет находиться Мэг.
Стоило ему упомянуть имя злобной старухи, как она сама тут же высунулась из-за широкой спины хозяина. Прислужница Темного Лорда, скрюченная, с испещренным морщинами лицом и колючими бесцветными глазками, внушала не меньший страх, чем ее господин.
У Амисии сердце ушло в пятки, но она не подала виду. Отчим наверняка предвкушал, как она станет убиваться, узнав о предстоящем позорном венчании с каким-то отвратительным старикашкой, который увезет ее в чужие края. Она лишь на мгновение зажмурилась, когда до нее дошло: больше ей не суждено увидеть Галена!
ГЛАВА 10
— Молчаливое неповиновение тирану служит доказательством вашей отваги и сплоченности. — Бледный свет луны освещал могучую фигуру Галена, стоящего на груженой повозке посреди собравшейся на просеке толпы. В тишине предрассветного леса его негромкие, но отчетливые слова были слышны каждому. — Наберитесь решимости: ваше отсутствие будет недолгим, но барон Гилфрей на своей шкуре почувствует, каково обходиться без крестьян, чьим трудом он кормится.
Женщины в молчании прильнули к своим мужьям, дети уцепились за материнские юбки. Ни веточки не хрустнуло под ногами. Все были бы и рады проучить лорда, но страх оказался сильнее. Как приказал им Эдгар, они сложили свои скудные пожитки в телегу, но многие терзались сомнениями и готовы были отказаться от этой опасной затеи.