От черного пепелища подле сгрудившихся стайкой бедных хижин поднимался густой дым — совсем недавно здесь стояло жилье из лозняка под соломенной крышей. Трое «разбойников» мрачно наблюдали из-за деревьев, как люди в кольчугах спешиваются с коней и топчут ногами обгоревшие обломки. Над пепелищем разносился зловещий хохот Гилфрея, восседающего на могучем боевом скакуне.
Вдруг до слуха друзей донеслось сдавленное рыдание. Гален обернулся и увидел Амисию, которая раздвинула листья папоротника и опустилась на колени рядом с деревенским мальчуганом, содрогающимся от слез. Хотя Галена не на шутку разгневало ее неповиновение, он отметил, что девушка не лишена сострадания. Она привлекла к себе плачущего ребенка, гладила его по спине и приговаривала какие-то слова, пока он не успокоился. Потом мальчонка отстранился и вытер мокрые от слез щеки рукавом домотканой рубахи. Убитый горем, он сперва не признал в своей утешительнице дочку хозяйки замка, а когда признал, не подивился ее присутствию. У него на глазах творилось страшное зло. Мальчик выпрямился и увидел тех, к кому его посылали за подмогой.
Чтобы не ранить его самолюбие, Гален обратился к нему по-мужски сдержанно и уважительно:
— Скажи, не ты ли приходил за нами, когда здесь творилось бесчинство?
Мальчик кивнул.
— Меня послал отец, его зовут Эдгар. Я все сделал, как он приказывал, — едва сдерживая слезы, ответил он.
Взор Галена снова обратился к горестному зрелищу. Должно быть, барон — в назидание другим — выбрал своей жертвой деревенского старосту.
— Это был твой дом? — спросил Гален, заранее зная ответ. — Они вам угрожали?
Его ровный тон не мог скрыть нарастающей ярости: у него на глазах жестокие каратели вскочили на коней и двинулись прочь вслед за своим предводителем.
Прерывисто вдохнув, мальчик обратился к Галену, признав в нем главного:
— Они тут кричали: вы, негодяи, знаете, где прячутся разбойники, да сказать не хотите. А потом и говорят: мы-де вам быстро развяжем языки — за каждый день, что вы молчите, будем сжигать по одной хижине.
Гален заглянул в детские глаза и спросил:
— Как же тебя зовут, сын Эдгара?
— Дэйви, сэр.
— Ты настоящий храбрец, Дэйви; ценю твое мужество. — Гален приложил к сердцу сжатый кулак и на мгновение склонил голову. — Кажется, я знаю, как отвести угрозу.
Мальчик смотрел на него широко раскрытыми глазами.
— Беги к отцу, — продолжал Гален, — и передай: пусть люди немедля грузят в повозку съестные припасы и все, что есть в семьях самого необходимого. Как стемнеет, пусть запрягает вола и направляется вместе с односельчанами на просеку, где мы раздавали зерно. — Видя недоумение на детском лице, Гален улыбнулся. — Ты, главное, передай все в точности — отец поймет.
Дэйви больше не плакал; он побежал к деревне, спеша принести важное сообщение.
— Так-так, Амисия. — Глаза Галена блеснули холодом, осуждая ее за упрямство, которое могло привести к трагическому исходу. Смелость перед лицом опасности — это одно, а дурацкая неосмотрительность — совсем другое. Гален положил руку ей на затылок, развернул к себе спиной и осторожно, но твердо подтолкнул ее вперед.
ГЛАВА 9
Амисия горела негодованием. Гален погонял ее, точно заблудшую овцу. Кто станет такое терпеть! Да еще оба его спутника откровенно потешались — она это чувствовала, хотя они не произнесли ни слова. Ее плечи одеревенели от сопротивления мертвой хватке — Гален держал ее сзади за шею — а ноги спотыкались на каждом шагу.
До заводи было еще далеко, а злость Галена уже улетучилась, но он по-прежнему был преисполнен решимости раз и навсегда проучить эту своевольную девчонку. Карл и Уолтер свернули к пещере, а Гален все вел Амисию вперед; только теперь он не подталкивал ее в шею, а тащил за руку, продираясь сквозь лесную поросль и отводя нависшие ветви. Они двигались тем же путем, которым Гален бежал сломя голову, когда заслышал охотничий рог. Он вспомнил о фазане, который к этому времени должен был прожариться на славу. А ведь Галену в тот день так и не довелось пообедать. Незаметно для себя он прибавил шагу, собираясь преподать хороший урок этой упрямице, а потом разделить с ней долгожданную трапезу. Очень скоро ветер донес до них соблазнительный запах жареной дичи. Гален устремился к заветной цели с удвоенной решимостью, не замечая, что Амисия, которая до того торопливо семенила за ним, вынуждена была перейти на бег.
Однако — как уже случалось с ними ранее — в конце пути их подстерегало непредвиденное. Гален остановился как вкопанный, услышав злобный рев барона. Беззвучно, как тень, он скользнул под покров густых зарослей. Мягкая лесная почва скрадывала шум шагов, но он спиной чувствовал каждое движение Амисии. Его снова охватил гнев от ее строптивости. Как бы ему хотелось, чтобы хоть сейчас она перетрусила, как любая здравомыслящая женщина. Подкравшись к опушке, он осторожно раздвинул свисающие до земли ветви дуба, чтобы разглядеть происходящее. Амисия выглядывала из-за его широкой спины.
— Я всегда знал, что мозгов у тебя — кот наплакал, Рэндольф, но не думал, что ты дойдешь в своей глупости до потравы моей дичи!
Гилфрей, по-прежнему сидевший в седле, со всего размаху обрушил розгу — гибкий ствол молодого деревца — на могучие плечи слуги — а потом еще и еще.
Чтобы не закричать от ужаса, Амисия закусила губу и вцепилась в сильную руку Галена. Из уст Рэндольфа вырвался стон; под лавиной ударов несчастный упал на колени.
— Это тебе только для начала — то ли еще будет! Ты у меня сполна расплатишься за воровство. Ишь, вздумал меня перехитрить, пока я занят важным делом!
— Да разве я бы посмел ловить дичь в ваших угодьях… — мольбу Рэндольфа прервал свист розги. На рваной рубахе выступили кровавые полосы.
— Врешь! А за вранье поплатишься вдвойне, да так, чтоб другим неповадно было зариться на хозяйское добро.
Гилфрей разразился проклятьями, а Гален пытался сообразить, что тут можно сделать. Похоже, все приспешники барона, кроме одного, отправились ставить лошадей в конюшню. Оставшийся, под стать своему хозяину, был далеко не молод — с таким противником не пристало биться на равных. Впрочем, внешность могла оказаться обманчивой. Гален знал: недооценивать врагов опасно. Но он не мог допустить, чтобы за его «преступление» страдал безвинный.
— Сгоню всех во двор замка, чтоб каждый видел, как отрубят твои загребущие руки, а кровавые культи прижгут каленым железом, — все больше распалялся Гилфрей. — Я прикажу вырвать твой лживый язык. А потом отправлю тебя в Лондон и прикажу вышвырнуть на задворках — будешь просить милостыню, пока не сдохнешь в сточной канаве.