жертвой всего этого, отнесутся ко мне с великим сочувствием, и на меня прольются излияния любви и радости! Честное слово! Я вовсе не собирался становиться испорченным пидорасом. Дело было не в этом, и, на мой взгляд, уж точно речь здесь шла не только обо мне. Она шла о нас. Мы все получили здесь возможность высказаться – давайте же расскажем все как есть на самом деле, так?
Конечно, окружение группы в то время постоянно мне советовало:
– Почему бы тебе просто не написать песенку о любви? Почему бы тебе просто не написать хитовый сингл? Будет здорово, все будут тебя любить!
– А что, разве они уже меня не любят? Печаль.
И по сей день это все, что я слышу от разных деловых людей, – они несут полную чушь.
Строчка «Я хочу уничтожить прохожего»[128] – да, я сама любезность, я знаю – она обо всех тех людях, которые просто сидят и стонут и на самом деле не делают ничего, чтобы улучшить свое положение или помочь другим. Безучастное морализаторствующее большинство. И я решил, что слово «прохожий» – в этом смысле удачное, оно полностью отражает суть. Вместо того чтобы использовать двадцать два слова, достаточно одного.
«Ваша мечта о будущем – список покупок»[129]? Это оказалось довольно точно, правда? Похоже, именно так сейчас мир и устроен. Я это предвидел.
Строчки про ИРА и ЮДА[130] были не столько о терроризме и политических махинациях в Ирландии, сколько, знаете… «Постойте, я думал, это – Великобритания»[131]. Все эти политические интриги, разделение по религиозному признаку могут привести только к краху. Я всегда считал, что Великобритания – это хорошие люди, которые ладят друг с другом, а не Империя. И полагаю, это же очевидно, я вовсе не пропагандировал британский колониализм – наоборот.
Но нет, я не был анархистом. Я понял, что слово может вызвать гораздо большее возмущение, чем заложенная в супермаркете бомба. Письменное слово – мощная штука. Не думаю, что до меня об этом часто задумывались, по крайней мере, не в поп-музыке. В том, что я пишу, нет никакой личной мести или злобы. Речь идет исключительно о требованиях ясности от политиков. Пока я знаю, что есть что, чего вы от меня ждете и чего я жду от вас, все в порядке. Я не буду ничьим пушечным мясом. Если это дело недостойно, я с оппозицией.
По мере того как мы прогрессировали и я начал выпускать подобные песни, это занятие полностью меня увлекло, я был на все сто процентов предан делу, несмотря на то что Стив пребывал в ярости. А он часто приходил в ярость, бросал гитару и сматывал. А потом Пол вроде как пытался меня успокоить: «Не волнуйся, он всегда такой, он капризный ублюдок».
И я постоянно краем глаза ловил Стива, который твердил: «О боже, он не умеет петь, он никуда не годится», – не понимая, что это скорее: «Ну, Стив, это ты не умеешь играть! А мы делаем все, что в наших силах, приятель…» Мы были вместе меньше полугода, а уже решили, что мы дерьмо.
По правде говоря, меня вдохновляло то, что делали остальные, все трое. Я был очень, очень впечатлен. А что касается музыкальности, то кому какое дело? Это была бравада, смелая попытка прорваться в море одинаковых групп, состоявших из избалованных деток.
Мне всегда нравился подход к гитаре Стива Джонса. То, как почти разваливалась его гитарная партия, – мне это казалось абсолютно захватывающим. И как он умудрялся вытянуть ее опять. Самое близкое, что я видел у других музыкантов, – это игра Нила Янга на его альбоме Zuma[132], где песня порой балансирует на грани полного краха – самый динамичный момент. Для меня представлялось здорово просто суметь вписаться в это, и это было великолепно. Я мгновенно начинал мыслить строфами. Именно игра Стива давала мне такую возможность, и я не знаю, понял ли он это до сих пор. Не думаю, что он сознавал, насколько помогал мне, и я очень, очень благодарен Стиву, несмотря на все его презрение – на самом деле это просто вишенка на торте.
Умение Пола Кука задавать темп – поразительное и всегда было таковым. Он не выводил меня из себя, Пол, его барабаны звучали твердо, без срывов – на него можно было положиться. Когда я лажал на сцене, Пол обычно произносил самую болезненную реплику и заставлял меня ощутить всю горькую реальность промаха, тогда как от подковырок Стива или Глена мне было как с гуся вода. Пол уверенно выносил вердикт: «Сократи это, а то исправь…»
Я быстро понял, что Пол всегда готов идти на уступки Стиву. Стив мог подначить Пола попросить меня о чем-нибудь. «Э-э-э-э, гм, а тебе не кажется, что этак было бы лучше?» Все эти вещи, независимо от того, как они до меня доводились, я воспринимал с издевкой. Во многом именно они и создали проблемы между мной и Полом, поскольку он думал, что это мои к нему личные подъебки. Но это было не так. Я адресовал их тем людям, которые пытались на него повлиять. Потому что с Полом все было в порядке. И я всегда хорошо с ним ладил. Но я отнюдь не ладил с Полом, когда Стив или Малкольм шептали ему на ухо.
Очень странная она была, наша группа. Пол – тихий парнишка, не из тех, кто суетится, очень похожий на своего отца, тихий и склонный к компромиссам. Не знаю даже, о чем он думал. Пол отосится к числу людей, предпочитающих оставаться незамеченными. Но именно сочетание разных характеров и создает нечто целое, именно это сделало нас теми, кем мы стали. Я имею в виду, если бы все были такими же психами, как я, все пошло бы насмарку – осталось бы только спустить в унитаз! В этом я должен быть честен. Предоставленный самому себе, я на все сто процентов – настоящая катастрофа! У меня нет кнопки «стоп». И тут: «Да, давайте подумаем, как быть».
Я думал, что нашел свой голос почти сразу, но по-настоящему услышал себя только тогда, когда у нас впервые появились сценические мониторы, а именно на концерте с Eddie & the Hot Rods в «Марки». Это оказалось для меня большим шоком. Я случайно «сломал» мониторы, потому что не мог вынести звука собственного голоса. Дело в том, что все остальные оказались достаточно глупы, чтобы позволить мне себя услышать.
Они говорили со мной, используя музыкальные термины типа «тактовый размер», и я понятия не имел, о чем