только смазали, и они не скрипели как обычно. Он расстегнул пуговицы, начал стягивать с себя сапоги, как вдруг… Шорох, шепот, возня, девичий стон. Ого! Да никак на сеновале решил понежиться еще кто-то кроме него. Федор ухмыльнулся и тихо подкрался понаблюдать, кто из их челяди грешит на хозяйском сене. Он осторожно разгреб кучу, высунул голову в образовавшийся проем и…
На сене, освещенная луной, которая заглядывала через маленькое окно, обнаженная, бесстыдная, томная, лежала Лизавета, а рядом, такой же голый, безупречно-стройный смуглый Георгий, его рука покоилась у нее на животе, и пальцы нежно поглаживали атласную кожу вокруг ее пупка.
Федору показалось, что он сорвался в пропасть и после мгновенного падения разбился об острые камни. Его нежная, невинная возлюбленная совокупляется на сеновале, как последняя дворовая девка! Он не верил своим глазам, ему казалось, что ехидная луна издевается над ним и преображает своим призрачным светом какую-то другую девушку. Но нет! Это Лиза. Ее волосы, шейка, тонкие руки. И они обвивают стан другого! Нет сил это видеть.
Федор отпрянул, свалился без сил на сено, обхватил голову руками и замер.
Как она могла?!
Он перестал ощущать течение времени, не слышал звуков, не видел ничего, кроме тумана. Он страдал!
Когда наваждение исчезло и он более или менее пришел в себя, оказалось, что Лиза уже ускользнула, он увидел ее удаляющийся хрупкий силуэт в щель меж досок. Остался только Георгий. Красивый, самодовольный и голый, голый… Федор вновь выглянул, Сванидзе, судя по всему, задремал: его черные очи были прикрыты веками, а поза расслабленна.
Егоров чуть слышно подкрался. Георгий, привлеченный тихим шуршанием, открыл один глаз. Потом улыбнулся:
- Что, шалунья, решила вернуться?
И в тот миг, когда эти слова слетели с его языка, в его обнаженную рельефную грудь вонзились острые вилы.
Георгий сипло вздохнул. Глаза стали огромными, удивленными, в его зрачках отразилась луна. Потом он захрипел, булькнул, оросил своей кровью свежее сено и умер. Последнее, что он увидел перед смертью, - это ухмыляющуюся рожу страшного огнеглазого черноволосого демона.
Федор долго простоял над трупом, сколько - он сам не знал. Когда зрелище недвижного, поверженного врага перестало его волновать, он скатился вниз, выбежал из дверей, вскочил на коня и ускакал во весь опор.
* * *
Спал он плохо. Всю ночь его мучили кошмары. Сначала в его мрачный сон ворвалась Алевтина, она била его розгами и смеялась так, как не смеялась никогда; следом за ней Федору привиделся Георгий, голый, с торчащими из груди вилами; а под утро, и это было самым страшным, он увидел деда: старик в отличие от предыдущих приснившихся казался ласковым, родным, близким, и он с такой горечью качал головой и с таким укором смотрел, что Егоров проснулся весь мокрый от пота и несчастный от сознания собственной вины.
Известие о смерти Сванидзе достигло N-ска к обеду. В это же время в город привезли совершенно больную Лизу, она, увидев брата, бросилась ему на грудь, зарыдала, а потом осела, в очередной раз потеряв сознание. Вот в этот момент, когда ее хрупкое, теплое, податливое тело оказалось в его полной власти, Федор простил ее. Девушка ошиблась - с кем не бывает? Она влюбилась, поддалась на уговоры и совершила грех. Ну что ж! Он отпускает ей грехи, он любит ее даже такой. Егоров еще крепче прижал ее и незаметно, чуть касаясь волос, поцеловал. Теперь они будут вместе!
* * *
Началось следствие, за ним последовал скандал (обыватели узнали, что молодой князь был обнаружен голым на сеновале), затем похороны. Всей этой кутерьмы Федор не замечал, даже полицейский инспектор, очень проницательный и умный, не вызвал в нем ни грамма переживаний. Он спокойно дал показания, ни разу не отведя взгляда и не замявшись. Не то чтобы Федор был так в себе уверен, просто ему было не до этого - слишком он был занят Лизонькой. Он сидел у ее постели, кормил с ложки, выслушивал ее сбивчивые монологи, поддерживал под руку, когда она стояла у гроба жениха, и провожал ее на вокзал, когда они с Зинаидой отправились в их любимую Ялту, чтобы девочка успокоилась и пришла в себя после столь страшного удара.
Пробыли женщины в Крыму почти два месяца. Все это время Федор скучал, но пребывал в приятном волнении, ему казалось, что теперь все у него будет хорошо - Лиза забудет Георгия, полюбит его, а как же иначе, коль он ее так боготворит, потом они поженятся, он построит мельницу и, может быть, тогда избавится от ночных кошмаров. Так он размышлял о своей жизни, особенно часто вечерами, сидя в Лизиной комнате и прижимая к лицу ее надушенную ночную рубашку, и ничто, даже настороженные, а порой испуганно-пристальные взгляды отца, не могло омрачить его счастья.
* * *
Лиза вернулась! Она посвежела, повеселела, и на ее щечках вновь заиграл румянец. Федор еле сдержался, чтобы не сделать ей предложение прямо на вокзале.
Впоследствии выяснилось, что внешние перемены, произошедшие с девушкой в Крыму, еще не показатель душевного спокойствия. Лиза, хоть и улыбалась почти так же часто, как и раньше, теперь делала это отстраненно, печально и не особенно искренне. Еще она полюбила одиночество, покой, хотя до недавних пор самым обожаемым ее времяпрепровождением было посещение балов и пикников. Федор понимал, что показываться в общественных местах девушке мешает стыд - о ней до сих пор судачили городские сплетники, - но не желал мириться с ее затворничеством. Балы и театры - это еще не все. Есть же имение, лес, берег реки, и везде он готов с ней бывать. Каждый день Федор предпринимал попытки вывезти ее куда-нибудь, но Лиза, мило, но прохладно улыбаясь, отказывалась. Егоров мрачнел, злился, он даже думать не хотел о том, что она тоскует по этому павлину.
Когда со смерти Сванидзе прошло четыре месяца, Федор не выдержал. Они тогда сидели в гостиной одни, он листал газету, она вязала, хотя ряды прибывали очень медленно, слишком часто взгляд ее устремлялся в пустоту.
- Лизонька, перестань хоронить себя заживо. Давай я на балет с тобой схожу.
- Что? - Она заморгала удивленно, будто только заметила его. - А, на балет. Нет, спасибо. Я не хочу.
- А куда хочешь?
- Никуда.
- Совсем? Ну, я не знаю, может, в гости к кому?
- Феденька, не надо меня опекать. Я в порядке. - Лиза ласково посмотрела на