продолжить учебу.
- Да? - Федор растерянно посмотрел на девушку.
- Конечно. Ты же такой умненький-преумненький. Тебе не меньше чем министром стать надобно.
- Министром я не хочу. Я вот мечтаю… - И он осекся, испуганно посмотрел на Лизу.
- Расскажи! - Она распахнула глаза и подалась вперед.
- Я мечтаю построить мельницу. Огромную, такую, какой нет ни у кого. И чтоб у меня целая флотилия была, а по Волге в каждом городе пристани располагались, и чтоб фирма «Егоровъ» на всю Россию гремела.
- Здорово! - выдохнула Лиза.
Зинаида на эту страстную тираду только улыбнулась: она знала мальчишек и их наполеоновские мечты и не придавала им особого значения. А вот Григория она покоробила. Он сам решил сделать так, чтобы их фирма процветала, теперь он постарается для своей жены. Она должна им гордиться.
- А о чем мечтаешь ты? - Тем временем разговор продолжался.
- Я мечтаю встретить прекрасного юношу, влюбиться в него и выйти за него замуж. Вот. - Лиза очаровательно потупилась.
- А не рано? - В Федином сердце вдруг больно закололо.
- Ой, да мне уже шестнадцать. Мне твой папенька обещал, что на нынешнем балу дебютанток я буду присутствовать. А там кавалеров полным-полно.
Федор не мог больше слушать ее щебетание. Он был обижен и зол. Почему?
С той поры спокойствию в их доме пришел конец. Зинаида Павловна решила приукрасить их мрачный особняк, Лиза жаждала устроить бал, отец, ошалевший от счастья, прыгал вокруг них, как несмышленый щенок, ласкался и повизгивал. Григорий был счастлив! Он и не ожидал в сорок лет встретить такую удивительную женщину. Зинаида была вдовой, прожившей без мужа десять лет и сохранившей, несмотря на невзгоды, женственность, наивность юности. И Григорий готов был потакать своим девочкам, баловать их, завоевать их сердца, ну и, естественно, снискать уважение.
Федор, в отличие от отца, об уважении и не мыслил. Он мечтал о любви. Теперь он подолгу простаивал у зеркала и пытался понять, красив он или нет. У него были густые прямые волосы, которые он подстригал по примеру деда «под горшок», волевой подбородок, небольшой рот, массивный нос, слишком широкая фигура, кривоватые ноги. Пожалуй, он совсем не красив. Вот если сменить прическу - он зачесал челку набок - и одеться понаряднее, тогда другое дело, еще бы не мешало сбрить реденькие усики: они смешили Лизу, а он-то считал, что с ними выглядит солиднее.
Когда ему исполнилось шестнадцать, его уже было не узнать. Теперь вместо черного сюртучка он носил серые костюмы, имел хорошую прическу, приятно пах и старался держаться со всеми вежливо.
Лиза хлопала в ладоши, когда он неуклюже пытался быть галантным, а Зинаида мило улыбалась всякий раз, когда он подавал ей свою широкую крестьянскую ладонь, помогая сойти с коляски. Григорий переменам в сыне был рад меньше, ему казалось, что паренек усердствует впустую: как ни крути, а выглядел он все равно простовато и в своих модных тряпках и клубах одеколона походил на разряженного в дорогую попону безродного мерина. Куда лучше, считал Григорий, оставаться самим собой.
Однако кое-каким переменам он бы порадовался, если бы они свершились. Средний Егоров терпеть не мог, когда сын с уверенностью и мудростью бывалого фабриканта указывал ему, как вести дела их фирмы. Конечно, у парня было отменное чутье и деловая хватка, и отец, быть может, прислушивался бы к его советам, если бы они не походили на приказы. И вообще Григорий в присутствии сына начинал ощущать себя нашкодившим гимназистом, уж очень покровительственно тот смотрел на него, и среднему Егорову казалось, что это Алексей, наевшись молодильных яблок, сверлит его взглядом и учит уму-разуму. Вот если бы Федор перестал вмешиваться во все, за что отвечал его отец, Григорий бы возликовал. Но сынок, изменившийся во всем остальном, в этом оставался прежним: властный, требовательный, самонадеянный, с волчьей хваткой… Таким сам он не смог бы стать никогда.
Однажды в конторе между ними разгорелся жаркий спор по поводу того, стоит ли открывать лавку на ярмарке или нет.
- На оборудование и аренду потребуется 1000 рублей как минимум, а мы еще не расплатились по кредитам, - громко возмущался Григорий.
- Эти затраты окупятся за год, - отрезал Федор.
- Вот сначала рассчитаемся…
- Мы рассчитаемся только через десять лет, у нас же долгосрочный кредит. Ты что, думаешь не расширять сфер влияния все это десятилетие?
- Когда новая мельница окупит свои затраты, тогда…
- Тогда мы возьмем еще ссуду и построим гавань на ярмарке.
- Это еще что за новость? Да знаешь, сколько…
- Знаю, двести тысяч, - спокойно, но твердо, как учил дед, ответил сын.
- Федор! - гаркнул Григорий, но, взяв себя в руки, более спокойно продолжил: - Ты отвечаешь за закупку зерна, так?
- Так.
- Балаково, Самара и прочие хлебные рынки - это твоя вотчина, я в это не лезу. Так вот, планирование, выбор ценовой политики, финансовые дела и прочее - это уже моя епархия. Ты не лезешь в это.
- Не лезть? Да ты со своей заячьей трусостью будешь вечно стоять на месте, и мы не продвинемся ни на шаг.
- Да как ты… - Григорий вдруг умолк.
Федор обернулся на дверь. На пороге, смущенно улыбаясь, стояли Зинаида и Лиза.
- Мы пришли проведать своих мальчиков, - прожурчала мачеха и, подойдя, взяла Егоровых под руки.
- Пойдемте обедать в ресторан, - предложила Лиза.
Федор сразу забыл о ссоре и о тех словах, что готовы уже были слететь с его языка. Григорий же, хоть расплылся в улыбке, обиду затаил надолго, он решил, что мальчишка специально унизил его при девочках.
Со следующего месяца Федор был неприятно удивлен поведением отца. Глава фирмы теперь принимал парня раз в неделю, все советы выслушивал с каменным лицом, а когда сын начинал горячиться, просто выставлял его за дверь.
Федор бесился. От сознания того, что его пытаются выжить из дела (и кто? Его же отец!), он стал раздражительным и угрюмым. И надо же было заартачиться отцу сейчас, когда в мире назрел очередной финансовый кризис. Теперь даже Лиза не могла его отвлечь, и Федор в бессильной злобе метался по комнате, забыв о зеркалах, прическе и маникюре.
* * *
К концу 1884 года положение фирмы резко пошатнулось. В связи с появлением океанского пароходства в Европу хлынул дешевый американский хлеб. Российские мукомолы начали терпеть