желаем вам только добра…
Ну да, конечно. Ничего нового. Поверить этим голосам — значит сломаться. Сломаться, как часы, у которых стрелки дёргаются, но не ходят. Их обещания сродни блеску игры шприца, сродни расползающемуся по венам тёмному мороку. Кирилл боялся этих голосов, потому что был слаб. Да, он изменился, когда избавился от зависимости, но внутри него оставалась червоточина искушения, то, отчего не избавят все реабилитационные центры мира.
Он вышел из своей мастерской, погрузил голову в бочку с водой, подождал, пока лёгкие не начало жечь от нехватки кислорода, а в голове не завыла тревожная сирена, а потом выпрямился, фыркая и отдуваясь. Какое-то время он чувствовал себя почти нормально, а затем шелестящие сумерки навалились на него с новой силой.
— Вы должны верит нам… Без нашей помощи вы погибните…
Не эти ли голоса говорили ему, что он непременно погибнет, если не достанет очередную дозу наркоты? Не они ли подталкивали ударить тётю Иру по голове чем-нибудь тяжёлым — так, чтобы сразу насмерть?
Кирилл вышел со двора, посмотрел на людей за периметром. Эльза как-то купила книгу с гравюрами, на которых были изображены ведьмы и демоны, и ему казалось, что он сейчас глядит на жутких готических персонажей тех самых гравюр. Зачем они явились? Забрать души выживших? Ему такая версия представлялась очень даже верной.
Он заметил среди бесцветных девушку. Сердце ёкнуло: Эльза!.. Нет, всего лишь похожа. Почудилось. Та, которую он любил, давно мертва, её кости лежат под слоем земли на кладбище.
— Идите к нам… Мы поможем…
Совсем стало невмоготу слушать эти голоса. Спрятаться от них в доме? Нет, сидеть в четырёх стенах ещё хуже. Лучше пройтись по деревне, посидеть на скамейке под каким-нибудь деревом. В центре круглой территории как будто всё как раньше, там можно хотя бы на несколько секунд забыться.
Он сунул руки в карманы толстовки и зашагал к домам, в окнах которых теплился свет керосиновых ламп и свечей.
* * *
Самолёт не упал! Всё это оказалось лживой хренью!
— А я ведь чувствовал, — сказал Гена мёртвой тёще. Он расхаживал по комнате на втором этаже своего дома с выключенным фонариком в руке. — Да, Анастасия Марковна, чувствовал! Всё это лживая хрень! Меня, корова жирная, не так просто провести!
Была бы тёща жива, она сказала бы, что он врёт, указав на его мокрые штаны.
— Ну да, струхнул чуток, — словно оправдываясь, произнёс Гена. — Это ведь нормально, любой струхнул бы, — он издал нервный смешок. — Но теперь я в норме. Им больше меня не провести, — склонился над лежащей на полу женщиной, выкрикнул со злорадством: — Слышишь, Анастасия Марковна? Меня! Больше! Не! Провести! Я тебе не какое-то там дурачьё! — указал на окно фонариком. — Нет, нет, жирная, не дурачьё, как все они! Если кто и выживет, так это я! А знаешь почему? Ну, давай, скажи, скажи?.. Не можешь? Тогда я скажу, — постучал кулаком по своему лбу. — Потому что я умный! Всё просто, да? Дурачьё подыхает, умные — выживают!
Его глаза безумно блестели, на покрытом оспинами лице кривился полумесяц улыбки. Он снова принялся расхаживать по комнате какой-то дёрганой походкой.
— Да, да, в этом всё дело, Анастасия Марковна. Дурачьё подыхает, умные — выживают. Это закон. Я выживу, потому что умный. Ты всегда называла меня дураком. Я помню, всё помню. Ну и посмотри теперь на себя? Лежишь дохлая, дерьмом воняешь. А я жив! Ну и кто после этого из нас дурак, а? Кто дурак, я спрашиваю?
Он пнул труп ногой.
— Чего молчишь? Язык проглотила? — он засмеялся, развёл руками. — Ах да, ты же дохлая! Дохлее некуда, да? Знаешь, Анастасия Марковна, а я даже рад, что больше ни слова от тебя не услышу. Никогда! И ты больше не назовёшь меня дураком. А когда вся эта хрень закончится, я скажу твоей дочурке, что я до конца боролся за твою жизнь, делал тебе искусственное дыхание. Думаешь, не поверит? Ну, может, и не поверит. Насрать!
Он вдруг застыл в задумчивой позе, потом пощупал мокрые штаны, словно только сейчас сообразил, что обмочился. Хмыкнул и повторил:
— Насрать.
Гена сделал жест рукой, будто отмахнувшись от назойливой мухи, затем посмотрел в окно.
— Пора делишками заняться, как думаешь, Анастасия Марковна? Пора заняться делами-делишками. Нам ведь нужно что-то жрать, верно?
Взяв с подоконника бейсболку, Гена нацепил её на голову и вышел из комнаты. Он считал, что сейчас самое время заняться делами-делишками, ведь все в деревне трясутся от страха в своих домах и долго наружу не высунуться. На кухне Гена отыскал большую холщовую сумку, после чего выпил воды из ведра и отправился на промысел.
Он обогнул свой двор, проследовал по мощёной дорожке. Сотни голосов пронзали сумерки монотонным шелестом:
— Верьте нам… Вы все умрёте, если мы вам не поможем…
Гена ухмыльнулся.
— Я на эту хрень не поведусь. Дурачью всякому это впаривайте. Дурачьё подыхает, умные — выживают. Только так.
Через несколько минут он добрался до дома Анфисы, зашёл внутрь, включил фонарик. Первым делом обшарил кухню. В размороженном холодильнике обнаружил пачку прокисшего молока, пакет с яблоками, кусок какого-то вонючего сыра, баночку с аджикой, ещё несколько баночек с детскими смесями.
И всё.
Не густо.
Он даже разозлился: что за семейка такая незапасливая? Откуда ему было знать, что Анфиса с мужем предпочитали исключительно свежие продукты и совершали покупки почти каждый день, но понемногу. Насчёт этого у них был своего рода пунктик, даже крупы не хранили.
В шкафчике над кухонным столом Гена обнаружил кучу пакетиков с приправами и банку с тыквенными семечками. Разозлился ещё больше, у него закралось подозрение, что в этом доме уже кто-то пошарил. Ну как ещё объяснить, что жратвы почти нет?
В хлебнице нашёл три булочки. В столе — печенье и… опять приправы. Ну кому, нахрен, нужно столько приправ? Гена бросил на пол пакетики с куркумой, молотым имбирём, корицей и мускатным орехом, и, дав волю гневу, потоптался на них.
— Сами жрите эту хрень!
Немного успокоившись, проверил погреб под полом. И тут его тоже ждало разочарование, на единственном стеллаже стояли пустые банки.
Невезуха.
И в чей дом ещё залезть? Проблема в том, что деревенские решили сбиться в кучки и ещё днём устроили склады продуктов в домах отдалённых от периметра. Гена своими глазами видел, как это дурачьё перетаскивало всё съестное — словно муравьи суетились, сволочи. Остались, правда, одиночки, и, возможно, испугавшись ложного самолёта, кто-то из них убежал в чёрные убежища. Если так, то нужно будет