Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старухи впервые за свою долгую жизнь усомнились тогда в существовании ведьм.
Кьяхь Хаджарат.
Перевод С. Трегуба
Писатель работал за столом. Вдруг открылась дверь, и в комнату вошла женщина. Черные глаза ее смотрели смело, но все ее лицо выражало смущение. Писатель поднялся навстречу и предложил ей стул. Он не знал, кто она и зачем пришла.
— Я сестра Кьяхь Хаджарата, — сказала она. — Ты воскресил его имя...
О народном герое Кьяхь Хаджарате пели повсюду в Абхазии песни. Но время шло и сглаживало, конечно, в памяти людей его образ. Писатель создал о нем пьесу, которая была поставлена во всех театрах и клубах Абхазии. Она всколыхнула людскую память, и благодарный народ решил зримо увековечить имя героя. В Сухуми воздвигли ему памятник, и одна из лучших улиц города была названа именем Хаджарата. То же самое сделали и в Гудауте. А в родном его селе Эшыре односельчане назвали его именем колхоз. И на борту нового теплохода, курсирующего между Сухуми и Сочи, появилась надпись: "Кьяхь Хаджарат". Доброе дело сделал писатель.
— Издавна у нас был хороший, к сожалению, теперь забытый обычай, — сказала гостья. — Когда кто-нибудь умирал и оставались дети, то ближайший друг умершего публично объявлял себя отцом или матерью сирот. Это было делом аламыса. Ты воскресил память о моем брате, и я считаю себя в неоплатном долгу перед тобой. Если ты не против этого обычая, то я была бы счастлива назвать тебя своим братом! Из нашей семьи никого не осталось. Хаджарат был моим единственным братом. Теперь я хочу, чтобы ты стал моим названным братом.
Смущенный и растроганный писатель познакомил женщину со всей своей родней, соседями и, собрав гостей, радостно объявил о "названном братстве".
После этого он вместе с семьей поехал к сестре Хаджарата в ее село и там снова объявил о своем новом родстве.
На торжественный обед собрался народ. Здесь были друзья и сверстники Хаджарата, его бывшие соседи и знакомые. Возник, естественно, разговор о подвигах и судьбе Кьяхь Хаджарата.
— Хаджарат был моим другом, — сказал седой как лунь Смыр Белал. — С юношеских лет он стоял за бедняков. Князья недаром обещали много денег за его голову. Как волки, рыскали по его следам черные сотни карателей. А больше всех старался самый коварный и злобный — князь Татластан, на груди которого было много медалей. Но Хаджарат не давался им в руки.
— Его любил и надежно прятал народ, — добавил Другой старик, Накопи Смил.
— Да, да... ты сказал верно, — подтвердил Белал. — Народ был благодарен Хаджарату и потому берег его. Но все же однажды, идя козьей тропой среди скал, Хаджарат неожиданно попал в засаду. Его окружила сотня вооруженных слуг князя Татластана.
В последние минуты Хаджарат, как рассказывали люди, держался героем. Он погиб как настоящий афырхаца.
— Святая правда! — подтвердил третий старик, Баз Шьахан. — О смерти Хаджарата я слышал в Гудауте от стражника Пила Лолуа, который сам участвовал в то утро в засаде.
— Расскажи! Расскажи, Шьахан — раздались голоса.
— Когда Хаджарат был окружен, князь Татластан очень обрадовался, — продолжил рассказ Баз Шьахан. — "Наконец-то ты у меня в руках!" — злорадствовал он.
И сразу со всех сторон загремели выстрелы, Хаджарат понял, что он действительно находится в мертвом кольце, что спасения нет.
"Как видишь, пришел тебе конец! — орал Татластан. — Давно от тебя нет нам покоя. Наконец-то теперь он наступит!"
"Не от меня, князь, а от тебя нет покоя народу, — отвечал Хаджарат. — А я защищаю народ от притеснителей".
"Я мог бы заткнуть твой поганый рот свинцом, — злился Татластан, — но хочу сделать ценный подарок начальству: доставить тебя в Сухуми живым! Я обещал это. Хватайте же его! Скрутите ему руки"! — приказывал Татластан карателям.
Точно змеи, поползли со всех сторон стражники. Но метко разили их пули Хаджарата. Враги попятились назад.
"Я знал, что ты не отличаешься храбростью, князь Татластан, — крикнул ему Хаджарат, — но я не думал, что ты так ничтожен. Тебе носить бы не папаху, а женскую косынку!"
"Это почему же? — опешил Татластан.
"Да потому, что даже сейчас, когда ты хитро и подло набросил мне на шею петлю и я в окружении твоих псов, даже тут ты прячешься от меня, — отвечал Хаджарат. — Выходи из своей норы, князь! Не будь хорьком! Давай сразимся один на один, как подобает мужчинам. Мне доставило бы удовольствие в эту последнюю минуту моей жизни избавить народ от тебя".
Татластан рассвирепел.
"Хватайте его, сучьи дети! — закричал он в бешенстве стражникам. — Смелей подходите! Заткните ему рот!"
Снова и снова выползали каратели из своих укрытий, и опять меткие пули Хаджарата заставляли их прятаться.
Наконец наступил момент, на который рассчитывал Татластан: кончились патроны у Хаджарата. Не было их ни в патронташах, ни в газырях. В пистолете осталась лишь одна, последняя пуля.
"Не думай взять меня живым, князь! — крикнул Хаджарат. — Не рассчитывай получить за меня медаль". Он приставил пистолет к виску и выстрелил. Струйка горячей крови пролилась на скалу.
Баз Шьяхан замолк. Он достал из бокового кармана кисетик и начал забивать табаком трубку.
— И странно, — снова заговорил Смыр Белал, — словно сама скала первой запела о славной смерти Хаджарата, и ветер сразу разнес эту песню во все концы Апсны. С того дня повсюду стали играть на апхярце и петь песню о Кьяхь Хаджарате. Так и зовется по сей день в народе эта песня "Песней скалы".
— Разрешите теперь нам спеть ее, — обратился к старикам комсомолец Меджид.
— Просим! Просим! — раздались голоса, и Меджид, взяв в руки апхярцу, начал играть на ней и запел вместе со всеми:
Кто соколом летел вперед
Туда, где ждал его народ?
Кто жил в горах среди орлов
И слышал стон людской и зов?
Отважный, смелый Хаджарат,
Всем беднякам и друг и брат!
Кто жизни не щадил своей
Для счастья бедных всех людей?
Кто защищал простой народ
От многочисленных невзгод?
Отважный, смелый Хаджарат,
Всем беднякам и друг и брат!
Кто сам себя убил в бою,
Обняв последнюю зарю?
Кто среди гор и белых скал
Бессмертной, вечной песней стал?
Отважный, смелый Хаджарат,
Всем беднякам и друг и брат!
Поминки.
Перевод С. Трегуба
Была горячая весенняя пора. В полях пахали, боронили...
Автобус шел из Гагры в Гудауту.
В полдень мы проезжали какое-то большое село. В одном из его дворов я увидел толпу. Женщины, одетые в черное, неистово кричали и царапали себе лица.
— Что здесь происходит? — спросил я соседа по автобусу.
— По-видимому, кто-то умер, и его оплакивают. А быть может, поминки, — спокойно ответил он.
— И, это в разгар рабочего дня? — удивился я. — Ведь тут собралось, вероятно, все село.
— Да, вы правы, — вздохнул сосед. — Но что поделаешь, таков обычай. Это, конечно, мешает работе. Всех нужно накормить и напоить...
Потом он вдруг рассмеялся и рассказал забавную историю. Она заслуживает внимания.
— Прошлым летом у нас в Сухуми стояла нестерпимая жара, и я решил провести отпуск у родственников, в маленьком высокогорном поселке Ахуце. Туда же приехал из Очамчире — районного центра — и мой приятель Джансух: когда-то мы вместе учились в школе.
Мы целыми днями бродили по лесу, наблюдая за жизнью зверей — белок и куниц, собирали виноград, инжир, кизил и лавровишню. В дуплах лип добывали мед. Мы наслаждались свежим горным воздухом, любовались хрустально-прозрачными ледниковыми источниками, водопадами.
И все-таки я и Джансух заскучали. На собственном опыте мы убедились в справедливости народной поговорки: "Человек может обойтись без всего, только не без людей".
— Знаешь что, — сказал мне как-то приятель, — давай спустимся к людям! Сегодня, я слышал, в селе Ашта кто-то умер, и туда, конечно, соберется народ, чтобы оплакать покойника.
В Абхазии люди живут, как известно, долго — сто, а то и полтораста лет. Смерть человека — событие не только для родных и близких, но для каждого, кто узнал об этой смерти. Потому-то и собирается так много народу. Ритуал оплакивания и поминок напоминает своеобразное театральное представление, с обязательным участием всех присутствующих.
Джансух не раз участвовал в поминках. Я же, увы, не имел еще никакого представления об этом обряде.
— Народу соберется много, — уговаривал меня Джансух. — Посмотрим, с девушками познакомимся. Аштинские девушки славятся своей красотой...
И вот мы нарядились в старые черкески, которые одолжили у родственников, и торжественно отправились в Ашту. По дороге приятель спросил меня:
— А ты умеешь плакать?
— Как это так, плакать? Я больше привык смеяться.
— А я умею! — не без гордости заметил он и укоризненно посмотрел на меня.
- Немного чьих-то чувств - Пелам Вудхаус - Классическая проза
- Жизнь на старой римской дороге - Ваан Тотовенц - Классическая проза
- Прогулка по работному дому - Чарльз Диккенс - Классическая проза