Читать интересную книгу Тот, кто убил лань - Михаил Лакербай

Джансух подтолкнул меня и зашептал:

— Это самый подходящий для тебя напарник: он устал с дороги и долго плакать не сможет. Иди с ним и делай все, что он будет делать. Не пропускай удобного случая.

"Эх, пропади все пропадом", — мысленно произнес я и решительно направился к столику. Сняв башлык, я стал рядом со стариком. "Вероятно, даже на эшафоте человеку легче, если он не один, а с кем-нибудь в паре", — подумал я в эту минуту.

К нам подошли два человека, так называемые "направляющие". Они стали позади нас, взяв каждого за талию, и повели вперед. Эти люди, как я узнал потом, трудились весь день: они указывали путь к покойнику.

Мы пошли, вернее сказать — выступили...

— А-а-а-а!! — с места взял мой напарник.

Я последовал его примеру и в тон ему завопил:

— А-а-а-а!!

Старик бил себя в грудь и в голову. Я делал то же. Мы медленно двигались меж рядами зрителей. Вдруг мой напарник чуть замедлил шаги и, посмотрев сквозь пальцы в сторону, бросил кому-то на ходу.

— Ты мне очень нужен. Подожди, я скоро вернусь! И мы двинулись дальше, подошли к домику на сваях, поднялись по лесенке на балкон. Нас направили в комнату, где лежал покойник.

Я стремительно копировал каждое слово и каждое движение моего напарника: ревел, бил себя в грудь и по голове...

Мы уже вдоволь наплакались, накричались, и я полагал, что можно уйти. Я стал сквозь растопыренные пальцы наблюдать за напарником, подошел поближе и хотел шепнуть: "Хватит, отец, пора отходить!" Но не тут-то было! Старик мой, расчувствовавшись, опустился вдруг на колени и стал целовать покойника, правда, через простыню, которой было закрыто его лицо. При этом он запричитал еще громче и бил себя еще неистовей. Что мне оставалось делать? Пришлось тоже опуститься на колени. Но целовать покойника я все-таки не стал. Признаюсь, мне не раз приходилось притворяться, но только в тот день я понял: легко скрывать ненависть, труднее — любовь и еще труднее — равнодушие.

Машинально, как это случается у актеров, я допустил "отсебятину", уткнулся головой в грудь покойника, стал перебирать его газыри и "зарыдал" еще безутешней... Этому помогло то, что я начинал уже злиться. Я злился на себя за то, что так легко поддался уговорам Джансуха, злился на него за то, что он втравил меня в эту нелепую историю. Злился и на неутомимого моего напарника.

Плакальщицы, стоявшие вокруг покойника, все в черном, с распущенными волосами и расцарапанными до крови щеками, были очень растроганы моим "горем". И, как положено в таких случаях, принялись выражать мне свое сочувствие. Вскочив со своих мест, они начали кружиться вокруг меня и обнимать. Одна из женщин в экстазе ударила своей головой о мою голову с такой силой, что у меня из глаз посыпались искры. Я утешил себя тем, что моя голова этого заслужила. А плакальщицы всё кружились и кружились вокруг меня. Среди них были красивые молодые женщины. И это, скажу по секрету, несколько примирило меня с тем жалким положением, в каком я очутился. Такая карусель вокруг меня, как мне потом объяснили, была выражением особого почета, которого удостаиваются лишь лучшие плакальщики. У умершего, оказывается, не было более близких людей, нежели я и мой напарник. Вот почему окружающие с таким интересом следили за каждым нашим шагом.

Все шло, как я уже говорил, хорошо, но мой старик никак не унимался. И он держал меня как бы на привязи.

Наконец мы вышли из домика на балкон. Я облегченно вздохнул. Мы направились к столику у калитки. Но, пройдя по двору, мой напарник вдруг повернул налево. А я решил идти прямо к столику у калитки. И вдруг почувствовал на своих боках твердые руки направляющего: мне дали понять, что нельзя кончать игру без напарника. Пришлось последовать за ним.

Старик подошел к оседланному коню, привязанному к коновязи в углу двора. С хребета невзрачной лошаденки свисала большая попона с длинной бахромой. Я понял, что это конь умершего. Старик стал гладить седло и причитать над конем, оставшимся без хозяина. Я гладил седло с другой стороны... Я устал, обливался потом, но продолжал игру, ставшую для меня уже невыносимой. Будь поблизости другая калитка, я бы сбежал.

Оплакав коня, мы направились к заветному столику. О радость! Можно, оказывается, быть счастливым, ничем не наслаждаясь, а только перестав страдать.

Итак, церемония оплакивания окончена, и теперь моим единственным желанием было поскорее убраться отсюда.

— Очень доволен твоим дебютом! — сказал появившийся возле меня Джансух. — Но что это вы так долго не выходили из комнаты покойника?

— Репетировали следующую сцену, — ответил я с серьезным видом. И зло добавил: — Отойди! Не то я за себя не ручаюсь.

— Зря сердишься. Все прошло как нельзя лучше.

— Уйдем отсюда, — взмолился я.

— Никуда мы не пойдем, — отрезал Джансух.

— Как хочешь, — сказал я. — Можешь оставаться здесь, а я сейчас же уйду.

— Не глупи! — остановил меня Джансух. — Во-первых, нельзя уходить, не посидев в ашьапе: обязательно надо покушать и выпить. А во-вторых, ты теперь здесь в центре внимания. Многие спрашивали меня — кто ты? Я сказал, что ты любимый племянник умершего и что он был для тебя самым любимым дядей, что ты специально прилетел сегодня на самолете из Блабырхуа... Смотри же не подведи!.. — Ты с ума сошел?!

— Пока еще нет, но сойду, — если ты сбежишь и разыграется скандал. Слушай, теперь к тебе начнут подходить и выражать соболезнование... Делай печальное лицо и чаще прикладывай платочек к глазам. А главное, молчи. Нет ничего лучше молчания. Это, друг мой, прекрасное правило, которым руководствуются умные люди. Я часто раскаивался в том, что говорил, но никогда не раскаивался в том, что молчал. Итак, молчи! В твоем положении — это спасение. Оглядевшись, я заметил, что все присутствующие и в самом деле смотрят на меня. Вокруг нас стали собираться люди. Сюда шел и мой напарник. Я в страхе подумал: "А что, если он начнет расспрашивать меня об умершем? Что я скажу ему?"

Но тут случилось нечто непредвиденное. Во двор вбежал какой-то человек и закричал:

— Бригада по табаку! О чем вы думаете? Поднимите головы и посмотрите, какие надвигаются тучи...

Люди с разных концов двора опрометью бросились к калитке.

Мне бы, конечно, воспользоваться суматохой и скрыться.

Какой-то человек поднял руку.

— Уважаемые гости и хозяева! — произнес он громко. — Не взыщите с тех, кто оставил вас. Если дождь опередит нас — погибнет колхозный табак. Наш почтенный Сагяса всю свою долгую жизнь провел в труде и, как всем вам известно, не любил лодырей и вообще нерадивых людей. Если бы Сягаса сейчас воскрес, он одобрил бы наш поступок и простил бы нас. Простите нас и вы! Не считайте наш уход неуважением к покойнику.

И человек быстро направился к калитке, чтобы догнать ушедших товарищей.

— Скажи, — по-заговорщицки тихо спросил меня старик напарник, — кого это мы с тобой оплакивали?

Вопрос ошеломил меня. И тут я решил прекратить недостойную игру.

— Не знаю, — пожав плечами, ответил я.

— Как не знаешь? — не понял старик. — О каком это Сагясе сейчас говорили?

Я повторил, что не знаю.

Старик был крайне озадачен.

Кто же здесь, в конце концов, умер? Не Кове Аайса, а какой-то Сагяса?

— Не знаю ни того, ни другого! — сказал я, чем поразил его еще больше.

— Может быть, ты меня не понял? — не отставал старик. — Ты хоть назови имя умершего: Аайса или Сагяса?

— Чего не знаю, того не знаю, — сказал я, разведя руками.

Старик сделал большие глаза.

— Если ты не знал никого из них, почему ты ревел так неистово? — спросил он.

— Потому что ты так ревел, — ответил я.

— Но ведь ты так усердствовал... А я лишь следовал твоему примеру, — сказал он.

— Моему примеру — вспыхнул я. — А кто из нас первым опустился на колени и даже начал целовать покойника? Не ты ли?!

— Это когда ты треснул себя по голове и стал ее беспощадно колотить. Тогда, милый мой, все решили, что ты кончаешь с собой. Даже женщины, как ты видел, сорвались со своих мест и стали тебя успокаивать.

Тут я понял, что переиграл.

— Я не мог колотить себя так же, как ты, — продолжал старик. — Поэтому я и опустился на колени...

— А зачем ты пошел оплакивать... коня? — напирал я на него. — Я ведь только повторял то, что делал ты.

Старик смерил меня презрительным взглядом и, махнув рукой, отошел.

Спустя минуту я увидел, как он неожиданно бросился в объятия какого-то человека и обрадовано воскликнул:

— О!.. О!.. О!.. Аайса, ты... жив?

— Ну да, конечно, жив. А что — удивленно спросил тот.

— Понимаешь, я был на поминках в Члоу. Возвращаюсь оттуда, смотрю — и здесь идут поминки. Как же мне проехать мимо, не поплакав? А когда стал подходить к этой калитке, вспомнил: мне в Гудауте рассказывали, что ты был тяжело ранен на охоте..

— Это верно, — ответил тот, кого старик назвал Аайса. — Медведь помял меня здорово, но я уже поправился. И что же?