121. «Такой ты мне привиделась когда-то…»
Такой ты мне привиделась когда-то:Молочный снег, яичная заря.Косые ребра будки полосатой,Чиновничья припрыжка снегиря.
Я помню чай в кустодиевском блюдце,И санный путь, чуть вьюга улеглась,И капли слез, которые не льютсяИз светло-серых с поволокой глаз…
Что ж! Прав и я: бродяга — дым становий,А полководец — жертвенную кровьЛюбил в тебе… Но множество любовейСлилось в одну великую любовь!
1944
122. «Ты говоришь, что наш огонь погас…»
Ты говоришь, что наш огонь погас,Твердишь, что мы состарились с тобою,Взгляни ж, как блещет небо голубое!А ведь оно куда старее нас…
1944
123. «Юность! Ты не знаешь власти детских ручек…»
Юность! Ты не знаешь власти детских ручек,Голоска, что весел, ломок и высок.Ты не понимаешь, что, как звонкий ключик,Сердце открывает этот голосок!
1944
124. «Ночь поземкою частой…»
Кайсыну Кулиеву
Ночь поземкою частойЗаметает поля.Я пишу тебе. Здравствуй!Офицер Шамиля.
Вьюга зимнюю сказкуНапевает в трубу.Я прижал по-кавказскиРуку к сердцу и лбу.
Искры святочной ватыВ полутьме голубой…Верно, в дни ГазаватаМы встречались с тобой.
Смолкла ярость былая,Примириться веля,Я — гусар Николая,Ты — мюрид Шамиля.
Но над нами есть выше,Есть нетленнее свет:Я не знаю, как пишутПо-балкарски «поэт».
Но не в песне ли сила,Что открыла для насКабардинцу — Россию,Славянину — Кавказ?
Эта сила — не знак ли,Чтоб, скитаньем ведом,Заходил ты, как в саклю,В крепкий северный дом.
И, как Байрон, хромая,Проходил к очагу…Пусть дорога прямаяТонет в рыхлом снегу,—
В очаге, не померкнув,Пламя льнет к уголькам,И, как колокол в церкви,Звонок тонкий бокал.
К утру пней налипнетНа сосновых стенах…Мы за лирику выпьемИ за дружбу, кунак!
10 февраля 1945
125. ЗАДАЧА
Мальчик жаловался, горько плача:«В пять вопросов трудная задача!Мама, я решить ее не в силах,У меня и пальцы все в чернилах,И в тетради места больше нету,И число не сходится с ответом!»— «Не печалься! — мама отвечала.—Отдохни и всё начни сначала!»Жизнь поступит с мальчиком иначе:В тысячу вопросов даст задачу.Пусть хоть кровью сердце обольется —Всё равно решать ее придется.Если скажет он, что силы нету,—То ведь жизнь потребует ответа!Времени она оставит мало,Чтоб решать задачу ту сначала,—И покуда мальчик в гроб не ляжет,«Отдохни!» — никто ему не скажет.
1 марта 1945
126. «В заштопанных косынках полотняных…»
В заштопанных косынках полотняных,Для праздника отмытых добела,Толпа освобожденных полонянокПо городу готическому шла.
А город был купеческий, старинный,Глухой, как погреб, прочный, как тюрьма.Склонявшийся над свечкой стеаринной,В нем Гофман медленно сходил с ума.
В домах, за стеклами в стрельчатых рамах,Полночный, буйный факультетский пирСправляли бурши в синеватых шрамах —Следах тупых студенческих рапир.
Морщинистой рукой котенка гладя,Поднявши чашечку в другой руке,Он пил свой кофе — в байковом халате,В пошитом из фланели колпаке.
Румянец выступал на щечках дряблых,Виски желтели, как лежалый мел.В неволе ослепленный гарцский зябликНад старичком в плетеной клетке пел.
Апрель 1945
127. КАК МУЖИК ОБИДЕЛСЯ
Никанор первопутком ходил в извоз,А к траве ворочался до дому.Почитай, и немного ночей пришлосьМиловаться с женой за год ему!
Ну, да он был старательный мужичок:Сходит в баньку, поест, побреется,Заберется к хозяюшке под бочок —И, глядишь, человек согреется.
А Матрена рожать здорова была!То есть экая баба клятая:Муж на пасху воротится — тяжела.На крещенье придет — брюхатая!
Никанор, огорченья не утая,Разговор с ней повел по-строгому:«Ты, Матрена, крольчиха, аль попадья?Снова носишь? Побойся бога, мол!»
Тут уперла она кулаки в бока:«Спрячь глаза, — говорит, — бесстыжие!Аль в моих куличах не твоя мука?Все ребята в тебя. Все — рыжие!»
Начала она зыбку качать ногой,А мужик лишь глазами хлопает:На коленях малец, у груди — другой,Да еще трое лазят по полу!
Он, конечно, кормил их своим трудом,Но, однако же, не без жалобы:«Положительно, граждане, детский дом:На пять баб за глаза достало бы!»
Постарел Никанор. Раз — глаза протер,Глядь-поглядь, а ребята взрослые.Стал Никита — шахтер, а Федот — монтер,Все — большие, ширококостые!
Вот по горницам ходит старик, ворча:«Без ребят обернулся где бы я?Захвораю, так кличу сынка-врача,Лук сажу — агронома требую!
Про сынов моих слава идет окрест,Что ни дочка — голубка сизая!А как сядут за стол на двенадцать мест,Так куда тебе полк — дивизия!..»
Поседела Матренина голова:Уходилась с такою оравою.За труды порешила ее МоскваНаградить «Материнской славою».
Муж прослышал и с поля домой попер,В тот же вечер с хозяйкой свиделся.«Нынче я, — заявляет ей Никанор,—На Верховный Совет обиделся.
Нету слов, — говорит, — хоть куда декрет:Наградить тебя — дело нужное,Да в декрете пустячной статейки нет:Про мои про заслуги, мужние!
Наше дело, конешно, оно пустяк.Но меня забижают, вижу я:Тут, вертись не вертись, а ведь как-никак —Все ребята в меня. Все — рыжие!
Девять парней — что соколы, и опять —Трое девок, и все — красавицы!Ты Калинычу, мать, не забудь сказать:Без опары пирог не ставится.
Уж коли ему орден навесить жаль,Всё ж пускай обратит вниманиеИ велит мужикам нацеплять медаль —Не за доблесть, так за старание.
Коль поправку мою он внесет в декрет —Мы с тобой, моя лебедь белая,Поживем-поживем да под старость летОктябренка, глядишь, и сделаем!»
4 мая 1945
128. «Всё мне мерещится поле с гречихою…»
Всё мне мерещится поле с гречихою,В маленьком доме сирень на окне,Ясное-ясное, тихое-тихоеЛетнее утро мерещится мне.
Мне вспоминается кляча чубарая,Аист на крыше, скирды на гумне,Темная-темная, старая-стараяЦерковка наша мерещится мне.
Чудится мне, будто песню печальнуюМать надо мною поет в полусне,Узкая-узкая, дальняя-дальняяВ поле дорога мерещится мне.
Где ж этот дом с оторвавшейся ставнею,Комната с пестрым ковром на стене?Милое-милое, давнее-давнееДетство мое вспоминается мне.
13 мая 1945
129. МЫШОНОК
Что ты приходишь, горбатый мышонок,В комнату нашу в полуночный час?Сахарных крошек и фруктов сушеныхНет и в помине в буфете у нас.
Бедный мышонок! Из кухонь соседних,Верно, тебя выгоняют коты.Знаешь ли? Мне, мой ночной собеседник,Кажешься слишком доверчивым ты!
Нрав домработницы нашей — не кроткий:Что, коль незваных гостей не любя,Вдруг над тобой занесет она щеткуИль в мышеловку изловит тебя?..
Ты поглядел, словно вымолвить хочешь:«Жаль расставаться с обжитым углом!»,Словно согреться от холода ночиХочешь моим человечьим теплом.
Чудится мне, одиночеством горькимБлещут чуть видные бусинки глаз.Не потому ли из маленькой норкиТы и выходишь в полуночный час?..
Что ж! Пока дремлется кошкам и людямИ мышеловок не видно вокруг, —Мы с тобой все наши беды обсудим,Мой молчаливый, мой маленький друг!
Я — не гляди, что большой и чубатый,—А у соседей, как ты, не в чести.Так приходи ж, мой мышонок горбатый,В комнату к нам — и подольше гости!
15 мая 1945
130. «На кладбище возле домика…»