Оставив пирог в ординаторской, я поспешила в палату к первому пациенту, затем ко второму, к третьему, к четвертому…
Все как обычно, ничего нового.
Ушибы, переломы, вывихи, ожоги… И так до бесконечности.
Обработка, швы, тугие повязки вместо гипса. Оборотней гипсовали только в самых крайних случаях — если кость совсем раздроблена, если перелом во многих местах или винтовой. При обращении тела двусущих слишком сильно менялись, и вреда от такого лечения было больше, чем пользы.
Не переходить в звериную ипостась больше суток двусущим не удавалось. После такого «воздержания», они обращались почти неосознанно, на чистых инстинктах. Говорили — зверь рвется наружу, иначе ему не выжить, а значит, не выжить и человеку.
С Латифой мы едва ли обменялись парой слов. Сезон первых боев молодняка в зверином обличье продолжался, и раненые прибывали в огромном количестве.
Ничего опасного для хищных двусущих — не доросли еще, чтобы драться всерьез, но работой они нас обеспечили ежеминутной.
Какой там пирог ближе к концу смены! Я даже выдохнуть не успевала, даже понюхать выпечку. Не то, чтобы выпить чая.
К утру у меня привычно болело все тело, опустела голова, и казалось, на ней надето чугунное ведро, по которому кто-то беспрерывно молотит тяжелой железякой.
И, конечно же, именно в это время по коридору разнеслись зычные крики верберов.
Я метнула взгляд на энергоходики, под самым потолком приемного, напротив входной двери. Выглядели они как самые обыкновенные, круглые, белые часы, без изысков. Только завода не требовали и совсем не тикали.
Верберы проявили редкую пунктуальность — явились точно в указанное Риком время.
Василиск подоспел почти сразу же, приобнял меня за талию, окатил непривычно смущенным взглядом, но промолчал. Он, что, умеет стесняться? Я думала, что знаю Рика как облупленного.
Изучила его повадки, мимику, жесты, привычки, даже весь набор интонаций — от безапелляционных приказов до дружеского подтрунивания. Но на поверку все это оказалось наносным, внешним. И я ни разу не посмотрела глубже, не попыталась понять — что творится за фасадом язвительности, нахальства и чисто мужской самоуверенности. Очень жаль… Похоже, Рик сильно переживал, даже страдал. А я и не догадывалась — насколько ему тяжело.
Словно поймав мое настроение, василиск улыбнулся — тепло и ласково, приобнял покрепче.
— Сами, все хорошо, — шепнул на ухо. — Забудь, что я сказал.
Я хотела ответить, но Рик кивнул в сторону верберов.
Василевс застыл каменным изваянием, скрестив руки на груди.
Ядвиг засунул руки в карманы и насупился.
Раттибор выставил вперед ногу, будто собирался выйти вперед из стройной шеренги равных.
Остальные четверо ждали в не менее напряженных позах.
Ближе к стене, трогательно обняв себя руками, мялась Марисса. Ее взгляд уперся в мое лицо — просящий, почти жалобный. Настолько, что у меня перехватило дыхание, сердце екнуло.
И не дождавшись реплики Рика, я сама сообщила:
— Все с Маллесом в порядке. Поправится.
Облегченные вздохи, радостные крики вожаков перекрыли почти все звуки в коридоре.
Медсестра из регистратуры приемного оборвалась на полуслове. Василиск у стойки, с окровавленной повязкой на голове, обернулся в нашу сторону.
Рик поднял руку, и верберы смолкли.
— Можете его навестить. Только потише там. Больных переполошите. Если врачи и медсестры стационара пожалуются, выдворю в тот же миг. Латифа проводит.
Шустрая верлиса появилась словно из ниоткуда. Подмигнула мне, уважительно кивнула Рику и рванула прямо на шеренгу верберов.
Они быстро расступились, давая дорогу. Не сбавляя шага, Латифа махнула оборотням рукой, зазывая следом.
…
Я опасалась, что Вагр опять свалится как снег на голову и обязательно с очередными неуместными ухаживаниями. После разговора о жене Маллеса Рик слишком нервничал, переживал, дергался. Не хватало еще очередной его ссоры с драконом.
Боюсь, сейчас драка не закончилась бы так же хорошо, как в прошлые разы.
Ревнующий Вагр и взвинченный Рик… Взрывоопасная смесь, особенно, учитывая, что оба дышат огнем.
По счастью, драконтак и не попался нам на глаза.
Медсестры шушукались, что он вторые сутки исследовал слепок ауры Маллеса и его кровь тоже. Хвастался, что близок к грандиозному открытию, которое поможет бороться с нижней магией, даст нам новое, мощное оружие против перерождения.
Было бы здорово.
А если ничего не получится, польза от изысканий Вагра все равно огромная. Дракон был занят, отвлекся от нас с Риком, и василиск получил столь необходимую ему сейчас передышку.
Закончив с верберами, Рик сгреб меня в охапку, усадил в свою машину, и мы рванули к общежитию. Всю дорогу в салоне царила тишина. Тревожная, но и радостная одновременно. Рик выглядел взбудораженным, очень не в своей тарелке, но торопился перевезти меня так, словно боялся, что передумаю.
И только когда мы по-быстрому собирали мои вещи, упаковывали их в амбарные кожаные сумки, которые вытащил из машины василиск, Рик разразился объяснениями.
Не глядя на меня, возясь с вещами, он поведал:
— Мы не встречались с женой Маллеса, пока она не забеременела. Марисса была лишь наполовину вербером, наполовину человеком. И я советовал Маллесу положить ее в стационар, месяца за полтора до родов, лучше даже за два. На всякий случай. Как чувствовал! — он прервался, помотал головой, и продолжил, не сбавляя темпа сборов: — Маллес всегда разделял личное и общественное. Больше мы его жену не обсуждали. Позже выяснилось, что она наотрез отказалась ложиться в больницу. А Маллес пошел у нее на поводу. Слишком любил. Настаивал, но уступил слезам и уговорам. На роды меня вызвали зимней ночью. Марисса к тому времени уже очень сильно ослабела, и ребенок казался на последнем издыхании. Дети оборотней во время родов обращаются — так им проще выйти. И только потом теряют способность менять ипостась лет до 10–12. Марисса обратиться не смогла — у полукровок такое случается, и медвежонок застрял в родовых путях. Я сделал все, что мог, — Рик замер, выпрямился и несколько секунд смотрел в окно.
Словно рассветная улица, облитые розовыми лучами крыши домов, запахи кексов и свежесрезанных лилий помогали ему восстановить равновесие.
Я ждала, позволяя василиску прийти в себя. Сердце сжалось от сочувствия — к нему, к Маллесу, к Мариссам — матери и дочери. Но я стиснула зубы и терпела. Пока василиск не метнулся к шкафу снова и не закончил свой рассказ:
— Я пытался воскресить обеих. Но сил хватило только на ребенка. Моя энергия тоже не бесконечна. Одно, изредка два воскрешения подряд — и все, я ни на что больше не способен. Я отдал ее почти всю. Сам болел недели три. Но Марисса так и не очнулась.