Он просунул руку под ее свитер, дотронулся до груди и стал нащупывать застежку от лифчика.
Она помогла ему, сорвав свитер через голову, и стала расстегивать у него на груди пуговицы. Она очень торопилась и даже порвала ткань.
Он дотронулся пальцами до ее сосков, едва касаясь их, поглаживая, пока она не стала отрывисто постанывать.
Иисусе! Ее кожа была, как бархат, длинные, шелковистые волосы рассыпались на покрывале. И от нее так хорошо пахло чистотой и свежестью. Большинство девушек, с которыми он спал, любили крепкие духи, а изо рта у них пахло табаком. Дон Ковак обожала мускус, и ему приходилось долго скрести себя под душем, чтобы избавиться от этого запаха.
– Давай, Ник, – это теперь она его вела, коснувшись его «молнии», и, извиваясь, вылезла из своих джинсов.
О, какие у нее длинные ноги! Он еще ни у кого не видел таких. Он снял с нее штанишки, швырнул их на пол, дотронулся до нее там и почувствовал, как она его хочет, и вот он был уже сверху, и началось путешествие, важное, как сама жизнь.
Она ничего не боялась и вся предалась ему. Все для них было в первый раз, но это как-то не имело значения.
Он взял ее со всей бережностью, на которую был способен, и теперь уже он вел ее.
Когда наступил конец, он крепко обнял ее и стал баюкать, пока она не уснула с улыбкой на лице.
С того самого первого раза, когда ему исполнилось тринадцать, он сотню раз бывал с другими, но так, как сейчас, не было никогда – до нее он никогда никого не любил.
«Лорен Робертс.
Лорен Анджело».
Хорошо звучит.
Вот он наконец и нашел родную душу, и, насколько это зависит от него, они будут всегда вместе.
21
– Ты больше никогда не увидишь его, – гремел Фил Робертс. – Ты меня понимаешь, Лорен? Ты понимаешь?
Да, она хорошо его понимала, его резкие, жестокие слова ее не удивляли, – так почему же у нее сердце разрывается на тысячу мелких кусочков? Откуда это чувство ужаса? И почему ей хочется умереть?
Она взглянула на мать. Губы Джейн сжались в одну прямую, непреклонную линию. Лорен знала это выражение, оно означало: «Меня в это дело не вовлекайте и ни о чем не просите».
– Папочка, – начала было Лорен. Он поднял руку:
– Нет! Я не желаю слушать твои объяснения. То, что ты совершила, – непростительно. Ты взяла без спросу машину. И не ночевала дома.
– Но я же звонила, – возразила она, – я же вам объяснила, что движение было запрещено. Я не могла попасть домой.
– А то, как ты обошлась со Стоком, я просто не способен уразуметь.
– Он потаскун, папа, и он сказал, что я способна только шевелить…
– Лорен! – ахнула Джейн.
– Как ты смеешь говорить такое в присутствии матери! – взревел Фил.
Лорен вдруг показалось, что она попала к чужим и невольно стала свидетельницей домашней сцены.
Фил Роберте покраснел и весь так и пышет праведным гневом.
Джейн Роберте – увядшая провинциальная красавица – стоит в напряженной позе и ждет, пока кончит витийствовать муж.
И еще здесь есть Лорен. Ей шестнадцать лет, и она уже не девственница.
Ей шестнадцать лет, и она отчаянно, безумно, невероятно влюблена.
Они не смогут помешать ей встречаться с Ником. Что они собираются делать – запереть ее на ключ?
Они накинулись на нее сразу же, как она вошла в дом.
– Почему ты разорвала помолвку?
– Ник Анджело принадлежит к отбросам общества!
– Как ты могла так с нами поступить?
– Что подумают люди?
Да какое кому дело, что они подумают? Ей уж во всяком случае это безразлично. Впервые в жизни она почувствовала, что наконец живет совершенно полной жизнью.
– Отправляйся в свою комнату, – резко сказал отец, – и оставайся там, пока мы не разрешим тебе выйти оттуда.
Ну и хорошо. Она только того и хочет – побыть одной, чтобы думать о Нике и вновь все пережить, каждый чудесный, каждый волшебный момент. Опять ощутить мысленно его прикосновение, вкус его губ, дрожь наслаждения в его объятиях. Она повернулась, чтобы идти наверх.
– Мы очень в тебе разочаровались, Лорен, – это мать. «О, ступай печь свои торты. Ты даже не подозреваешь, кто и что я теперь».
В комнате был беспорядок, все, как она оставила, уезжая: кровать не убрана, простыни скомканы. Лорен наклонилась и вдохнула их запах, может быть, они еще пахнут им. О Господи! Она просто должна его опять увидеть, и как можно скорее, она уже соскучилась.
Ее рок-герои – Джон Леннон и Эмерсон Берн – смотрели на нее внимательно с афиш над кроватью. Они были когда-то ее кумирами, но теперь она понимала, как это глупо обожать издалека. Она сняла афиши, скатала их в трубку и отнесла в кладовку. А затем стала рассматривать себя в зеркало и решила, что выглядит совершенно как всегда, – никакой перемены не заметно, может быть, только это новое выражение глаз. Да, что-то в них появилось новое – нечто неуловимое.
После любви они с Ником спали, обнявшись, всю ночь, будучи так близки друг с другом, как это только возможно для двоих.
Утром они опять были вместе, и на этот раз наслаждение было даже острее. Она в нетерпении льнула к нему и даже вскрикнула, торопя его, и потом вскрикнула еще раз от блаженства, когда ее тело дрожью ответило на его любовь, и она испытала ощущение, такое потрясающее, такое удивительное, что ей захотелось заплакать, заплакать от счастья.
– Что это было? – задыхаясь, спросила она.
– Что?
– Ну, вот это ощущение, что у меня сейчас было?
– Ты кончила, – сказал он ей.
– Кончила что?
И он объяснил ей, что в любви удовлетворение получает не только мужчина.
– Откуда ты обо всем этом знаешь? – спросила она, почувствовав довольно сильный укол ревности.
– Потому что меня учили этому многие женщины старше меня. А теперь я могу учить тебя.
Она дотронулась до него:
– Может быть, еще меня поучишь?
Они уехали только в одиннадцать утра. Он осторожно вел машину по дороге, скованной предательским льдом, а она уютно уткнулась головой ему в плечо.
Когда они приехали в Босвелл, было уже почти половина третьего.
– Я выйду на заправочной станции, – сказал он, если только ты не хочешь, чтобы я вместе с тобой встретился с твоими родителями. Я ничего не имею против.
– Зато я имею. Лучше я встречусь с ними одна. Он подъехал к станции и выскочил из машины:
– Я тебе позвоню.
Она засмеялась и скользнула на его место за руль.
Он обошел машину вокруг и поцеловал ее в открытое окошко:
– Я… э…
Теперь она имела право требовать:
– Что? Говори же.
Он попытался было сказать как можно беззаботнее:
– Я тебя люблю.
– Я тоже.
И она смотрела, как он перебегал через улицу, ее герой в запачканном кровью смокинге и с разбитым носом.